Его ждали.
Калитка отворилась на первый стук.
— Вы один? — спросил привратник вместо приветствия.
Это был угрюмый верзила в рясе, но с военной выправкой.
— Нет, — рассмеялся Обенаус. — Меня сопровождают две дюжины гвардейцев.
Привратник вытаращил глаза.
— Где? Не вижу.
— И я не вижу.
— Все шутите, господин барон.
— А вы не любите шуток, любезный?
— Зубоскальство не к лицу служителю Просветления.
— А что к лицу?
— Ну… смирение там, покорность.
— И все?
— Все, кажется.
— Как насчет любови к ближнему?
Привратник почесался.
— Ах, ну да. И это самое тоже. Любовь, стало быть. К ближайшему. Это вы правильно напомнили, — сказал верзила и вдруг протянул обе руки:
— Вашу шпагу, господин барон.
Обенаус оторопел.
— Шпагу? Это еще зачем?
— Да у нас так принято.
— Помилуйте! Шпага есть привилегия посла. Даже к посаднику Тихону я являюсь при шпаге. Иначе нельзя, дорогой мой. Если посла лишают шпаги, это зн?чит, что его берут в плен. И тогда могут возникнуть некоторые неприятности.
— Какие еще неприятности?
— Некоторые, — усмехнулся померанец.
— Навроде чего?
— Да вроде военных действий между государствами.
— Военные действия, — задумчиво повторил привратник.
— Вот-вот.
— Если забрать у вас шпагу?
— Именно. А как вас зовут, любезнейший?
— Обрат Сибодема, ваша милость.
— Вы твердо решили начать войну между Поммерном и Пресветлой Покаяной, обрат Сибодема?
— М… м… Я? Как это? Пока не собирался.
— Возможно, вас просил об эхом обрат проконшесс?
Привратник задумался покрепче.
— Обрат проконшесс? Не, про войну не просил.
— Не просил, значит.
— Не. Про войну я бы запомнил.
— Ну, быть может, тогда эту просьбу высказал сам господин превеликий сострадарий? Как-нибудь в личной беседе?
— Обрат эпикифор? — испугался привратник. — С чего вы взяли?
— Как — с чего? Согласитесь, начинать без ведома его люминесценция такое богоугодное дело, как война, было бы не совсем скромно. Разве нет?
Обрат Сибодема к каверзным вопросам явно не готовился. Потому добросовестно перекрестился и стал ждать помощи свыше.
Обенаус усмехнулся.
Все они боятся выйти за рамки инструкции, слуги люминесценция. У них годами отбивают охоту мыслить, вырабатывая к этому страх и отвращение на уровне рефлекса. В результате их абсолютно не смущает ситуация, когда догма противоречит очевидным фактам. Главное, чтобы была инструкция, причем простая и незамысловатая вроде сандалии святого Корзина, идола бубудусков. С инструкцией они сильны и неукротимы. Зато любая дилемма погружает их в младенческую беспомощность. Но самое ужасное для сострадариев, как и для любых фанатиков вообще, наступает тогда, когда одна инструкция противоречит другой. Тут они ступорят, булькают, пузыри пускают и страдают от нехватки воздуха пуще утопленника с камнем на шее.
Обенаус молчал, наслаждаясь ситуацией.
Сибодема пыхтел, вращал глазами и чесал затылок. Неизвестно, сколько еще продолжались бы мучения честного привратника, если б с затемненного крыльца посольского особняка не послышалось деликатное покашливание. Потом прозвучал еще и голос. Добрый такой. Тихий. Проникновенный. Сострадающий.
— Обрат Сибодема! Будь добр, пропусти господина барона вместе со шпагой.
Привратник с огромным облегчением вытер лоб и отступил в сторону. Выбирать между войной и миром теперь предстояло не ему.
А с крыльца спустился сам обрат проконшесс. Он учтиво поклонился гостю.
— Приношу извинения, господин посол. Обрат Сибодема служит у нас недавно, с новыми обязанностями еще не освоился.
— Понимаю, понимаю, — сказал Обенаус. — Я слышал, бубудусков учат другому.
— А я слышал, вы сегодня обливались?
— А вы, говорят, этого избежали?
— О, если иметь хорошую охрану… Из бубудусков.
— Да, я заметил кое-кого в саду. Хорошо развиты физически.
— Прошу в дом, сын мой. У вас острое зрение.
За спиной барона хлопнула калитка, лязгнули засовы, щелкнул замок, скрипнула щеколда, звякнула цепь. В завершение всей этой симфонии обрат Сибодема с облегчением высморкался.
— Вы идете? — спросил проконшесс, поднимаясь на крыльцо.
— Знать бы куда, — усмехнулся Обенаус.
— Туда, куда ведут все дороги.
— К истине?
Гийо распахнул дверь.
— К вере.
— Я бы предпочел истину.
— Э! — в свою очередь усмехнулся проконшесс. — Кто ее только не пробовал искать, вашу истину. И каков результат? Кто-нибудь нашел?
— Целиком никогда и не найдут. Но каждая малая ее частица есть удача.
— Удача? Благодаря таким удачам стали возможны наркотики, аборты, огнестрельное оружие. Разве не так?
— Все зависит от того, в чьи руки попадает истина, святой отец.
— Если открытие важное, оно неизбежно попадает во множество рук. А мы несовершенны, не созрели для очень многих открытий. Даже из нашего незабвенного, но забытого прошлого.
— Э! Давний спор. Подобные доводы приводились уже невесть сколько лет назад. Причем каких! Световых…
Проконшесс остановился перед лестницей, пропуская гостя. Через его усмешку неожиданно прорвалась самая настоящая грусть.
— О, барон! В результате мы оказались невесть в скольки световых годах от Земли, и с этим никак не поспоришь. Неужели вам больше нечего возразить?
Обенаус тоже остановился.
— Отчего же? Есть, конечно. И более чем достаточно.
— Ну и? В двух словах?
— В двух словах? Хорошо, извольте. Я слышал, что базилевс-император недавно излечился от пневмонии с помощью померанских антибиотиков.
— Пресветлый хранит его величество, — отозвался Гийо. — В том числе и с помощью антибиотиков. Но прошу вас, проходите.
Невысокий Обенаус поднялся на ступеньку и посмотрел прямо в его глаза. На секунду оба замолчали.
— Сколь необъяснимы бывают симпатии, — удивленно сказал покаянец.
Обенаусу показалось, что он искренен.
— Почему? В конце концов мы оба принадлежим к человеческому роду.
Проконшесс тихонько посмеялся.
— И с этим не поспоришь. Но есть и еще кое-что. Мне кажется, дорогой барон, что мы с вами образуем две части некоего целого.
— Две разные части?
— Разумеется. Только давайте не будем делить все на белое и черное. Образно говоря, там, где я вижу непостижимое, вы ищете простое объяснение, главная разница в этом. В этом же корни нашего противоборства, которое дает именно тот результат, который угоден Провидению.
— А истина посередине?
— Ох, опять вы про истину.
— Извините, больше не буду.
— Да ладно, попробуем поискать и вашу истину. За результаты, впрочем, не ручаюсь. Истину обрести куда труднее, чем веру. Только не спрашивайте меня — почему.
Потому что истина все же не любит отдаваться кому попало, подумал Обенаус. Разумеется, вслух об этом он не сказал. Потому что пришел в посольство Покаяны не за тем, чтобы наставить святого отца на путь истины. Его задача была менее сложной. Хотя едва ли более безопасной.
3. ПОСЛЕДСТВИЯ ПИКНИКА
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ