Командир задал еще несколько вопросов, уточняя состав прибывшего контингента, и, махнув в сторону жилых модулей, приказал заняться размещением.
Сколько потом за этот год пришлось испытать, пережить вместе с ним, в каких только переделках побывать, а это впечатление от первой встречи запомнилось навсегда, проведя черту между «той», довоенной, жизнью и представлением о ней, и «этой», военной, окунувшись в которую рождается не новый, а другой человек…
Неделю в жилом модуле мы провели вместе с летчиками заменяемой нами эскадрильи.
Варяги показались нам после этого мелкими выскочками. Ну как же! Такие зубры снизошли до общения с нами. Они дали нам ознакомительные полеты для изучения района боевых действий, а также показали ряд боевых маневров со стрельбой ракетами и пушками с режимов, ничего общего не имеющих с теми, на которых мы тренировались в довоенной жизни.
Много лет летая на милой сердцу «восьмерочке» по принципу «крен пятнадцать, шарик в центре», весьма непривычно в переднем блистере видеть одну только землю при пикировании и одно только небо при кабрировании. Да и, несмотря на бешено растущую или загашиваемую скорость при угрозе выйти за ограничения, надо еще умудриться увидеть цель, прицелиться и отстреляться по ней, а еще лучше — попасть, да не пальцем в небо, а куда наметил.
Показали они и метод захода на пыльную площадку, снисходительно объяснив, что по официальной, описанной в инструкции методике можно до НАШЕЙ замены на здешние площадки не зайти.
Но вот черед пришел и этим ребятам в самолет грузиться.
Паша Барнас, правак из заменщиков, сыграл на гармошке, склонив над ней седую голову, пронзительно грустную мелодию и, закинув ее снова под кровать, побежал догонять своих.
Остались мы наедине с войной, с пугающим своей непознанностью Будущим, в которое придется идти по еле заметной тропочке, проделанной предыдущими, начавшими осваивать это поле посланцами Родины…
И вот оно — первое боевое задание.
В одном из кишлаков агентурная разведка по данным своего источника обнаружила склад боеприпасов. Необходимо его разбомбить, но так, чтобы соседние дома, налепленные друг к другу буквально как ласточкины гнезда, не пострадали. Для этого на борту у ведущего группы, по тогдашним правилам, должен находиться тот самый источник, который кривым своим пальцем обязан ткнуть в конкретный дом на окраине кишлака. Мы называли его «авиапредатель». Этот персонаж мог быть из местной банды и перевербован нашими разведорганами, мог быть из местных жителей, поссорившимся со своим соседом, в доме которого и содержался за деньги данный склад, мог быть парт- или комсомольским активистом, зарабатывавшим право на выезд в Союз, рай на земле в их, афганцев, представлении. Да и какая нам разница? Главное, чтобы правильно этот чертов местный Сусанин цель показал, да и желательно с первого захода. А вот это происходит далеко не всегда…
Дело в том, что даже если он родился и вырос в данном кишлаке, то, будучи поднятым на высоту сто метров на вертолете, летящем на скорости более двухсот километров в час, он видит только в бешеном ритме несущуюся под брюхо вертушки поверхность земли и, непривычный к этой неистовой скачке, не успевает различать даже исхоженные вдоль и поперек улочки родового гнезда. Ну а нам вовсе не интересно снижать скорость или забираться повыше, ведь так проще завалить беззащитную, в общем-то, вертушку вместе со всем ее содержимым, то бишь экипажем.
И вот мы летим, несемся, стелемся над самой землей на предельной скорости. Наш экипаж — ведущий, за нами, кроме моего ведомого, Юрки Наумова, крадется к цели ударная группа, состоящая из шести «двадцатьчетверок» («полосатых»).
Глаза у всех навыкате, башка крутится на триста шестьдесят градусов, руки до посинения сжимают рычаги управления, ноги на педалях слегка подрагивают от напряжения. Отовсюду мерещится супостат, каждый кустик грозится ощетиниться стволом крупнокалиберного пулемета. Шарахаемся, как черт от ладана, от всех подозрительных мест, особенно от населенных пунктов, которые толком не успеваем разглядеть. Хочется еще ближе прижаться к земле, распластаться, слиться с ней, родимой, да куда уж, ниже и так некуда. Напряжение возрастает, время приобретает причудливую форму в виде растянутой ленты, кажется, что этому полету не будет конца, что так мы и улетим в бесконечность, и сумасшедшая эта погоня за призраком врага (или его за нами?) никогда не закончится…
Но вот мой правак, коренной сибиряк Боря Шевченко, срывающимся голосом докладывает, что цель впереди.