Валерка, сдерживая порыв вертушки, плавно отпустил тормоза. Улавливая шельмоватое стремление машины разогнаться, он был настороже. Вертушка, почувствовав твердую руку ведущего ее к взлетной площадке пилота, присмирела, пошла плавнее, спокойнее, откладывая проявление своей мощи на потом, которое, она знала, обязательно сегодня случится, а вот уж тогда она покажет, что может и что умеет.
Еще несколько минут томительного ожидания своей очереди на взлет, и вот наконец они занимают стартовую позицию.
Быстрой скороговоркой Костя-правак зачитывает контрольную карту, экипаж еще раз, зыркнув глазами по кабине, убеждается, что вроде ничего не забыли включить, что все рычаги, кнопки, тумблеры, стрелки приборов находятся в нужном положении и можно взлетать.
«Ну, держись, щас я тебе покажу-у-у-у-у», — взвыли на пару движки с винтом. Вцепившись в рычаги, Валерка вместе с машиной напрягся всем телом, и плавно, нежно, вкрадчивым движением зажатого в левой руке рычага шаг-газ вверх пригласил машину к полету. Вздрогнув, послушно следуя за этим движением, вертушка отозвалась, отделившись от земли, как отлипает от стенки сельского клуба девушка, которую за руку парень ведет танцевать. Вначале неуверенно, а потом все более смело ввинчиваясь в прохладный утренний воздух, машина зависла, пробуя запасы своих сил, рулей, пытаясь понять, хорошо ли ей сегодня в полете. Вроде все нормально. «Уф-ф-ф», припав лапами снова к земле, выдохнули амортстойки шасси. Ну что ж, можно и порезвиться, завиляв хвостом на воздушной подушке, дала понять пилоту вертушка. Запросив разрешение на взлет, получив добро, Валера устранил последние препятствия. Уверенным движением рычагов повел машину вперед, одновременно набирая высоту и заставляя землю раскручиваться под себя. ВСЕ! Мы в воздухе! Теперь, пусть на какое-то время, мы — небожители. Сдерживая поднимающийся в душе восторг, лишь на мгновение поддавшись искушению, Валерка кинул взгляд на открывшуюся красоту панорамы безбрежной тайги, заполнившей все обозримое пространство, и вперился глазами в приборы, стараясь удерживать их стрелки на нужных местах. Та-а-ак, скорость, авиагоризонт, вариометр. Скорость, авиагоризонт вариометр, курс. Скорость, авиагоризонт, вариометр, высотомер.
Мягкими, нежными движениями ручкой он удерживал стрелки «в куче», стараясь, чтобы их отклонения были минимальны, «по нулям». Эту чистоту пилотирования ему привил с курсантских времен первый в его жизни инструктор. Хороший человек, спасибо ему. Память непроизвольно метнулась назад, во времена, когда состоялась его первая встреча с винтокрылой машиной…
Это был Ми-1, первый отечественный вертолет, имевший практическое значение, то есть летавший по-настоящему. Когда со своим товарищем, Славкой Тороповым, они, только что надевшие курсантские погоны пацаны, прокрались в ангар, где стояла эта стрекозка, то, завидев ее, буквально остолбенели. Невероятное изящество, утонченность форм, гармоничность всех ее частей завораживали.
Грация балерины, с какой она двигалась на земле, а особенно в воздухе, приковывала взгляды. Легкость, с которой она непринужденно вспархивала с летного поля, позволяла сравнить ее с эфемерным насекомым. НО! Когда в первый раз Валерка, подбадриваемый инструктором, сидящим сзади со вторым управлением, попробовал управлять ею, то она показала ему, какой своенравный характер у этой капризной красавицы. Всего-то и хотелось для начала немного повисеть невысоко над землей. Но машина, как норовистая кобылица, отказывалась подчиняться, мотая корпусом в разные стороны, пытаясь выбросить его из кресла. Паника тогда охватила Валерку. Как же так, подумалось ему, ну вот она двинулась назад, я отдал ручку от себя, должна ж она остановиться. Нет, издевательски виляя задом, вертушка продолжала вздыбливать нос. Вдруг, без всякой паузы, стремительно скаканула вперед, не обращая никакого внимания на натянутые взятием ручки на себя поводья. Уловить логику ее движений, попасть в ритм этого бешеного танго, соразмерить движения рук и ног при управлении никак не удавалось. Если бы не инструктор в тот момент… Никогда не забудет давешний курсант чувства стыда, горечи от осознания собственной никчемности от того первого свидания с небом. Подумалось: «Видать, не дано мне это, никогда не оседлать эту лошадку. Рожденный ползать…»