«Она слушается, слушается», — пело все в душе у Валерки. Удовольствие от обладания сложной, мощной машиной все росло.
Казалось, сейчас он может все. Полететь куда угодно, сесть, где захочется, пронестись над самой землей, взмыть на немыслимую высоту, раздвинуть руками облака, заглянуть за солнце, вспугнуть луну и растормошить океан… Эй, эй, эй, эк, куды тебя занесло, опять призвал он себя к порядку. Ну-ка, вон полоса посадочная показалась, давай повнимательнее, поточнее на нее надо выйти.
Планета, все увеличиваясь в размерах, подступала ближе и ближе.
Уже пискнул радиовысотомер (РВ), установленный на высоту прохода ближнего привода. Так, теперь скорость надо гасить. Какой там ветер? А, десять метров встречный, спасибо, господин руководитель полетов, за предупреждение, значит, попозже начнем ручку на себя драть. Вот так, мимо посадочных знаков не проскочим, теперь уже точно. А дальше — контроль за высотой, уже по РВ, он на этом этапе точнее показывает. А вон и Саня Трегубенко на пересадку шлепает, воротник поднял. Знает, шельмец, что сейчас струей от винта ка-а-а-к дунет! Слабое удовольствие получить пылью в морду. Не отвлекаться. Сейчас самый ответственный момент. Посадка. Правую ножку. Еще. Догасить скорость. Плавно, как прибывающий на перрон курьерский поезд, подходим к знакам. Зависаем. Зависаем. Эй, куда ты! Я ж сказал, ЗАВИСАЕМ!!! Туды ее в качель! Чуть не проскочили. Видать, ветерок не ко времени стих. Ну ничего, успели, а подлянку эту запомним, в следующий раз не купимся. Осталось опустить машинку вертикально к земле, вернуть, так сказать, в исходное состояние. Ниже. Ниже. Еще. Оперлась струей от винта на воздушную подушку, елозит, упирается, не хочет снова на землю, просит еще порезвиться. Обязательно. В следующий раз. Вон Саня уже заждался, стоит поодаль, переминается с ноги на ногу, воротником от пыли, поднятой тобой, прикрывается. Сейчас уже он тебя приголубит в своем полете. Так, нащупала правым колесом землю? Коснулась? Теперь остальные плавненько поставим, да так, чтобы балка не качнулась, это будет чистенькая посадка, культурная, как завещал нам с тобой великий первый инструктор. Ну вот и ладушки, молодец! Мы еще увидимся!
АЭРОВОЛК
Ну сколько ж можно?!
Подавив нахлынувшее раздражение, Виктор Афанасьевич Зиновьев заставил себя внимательно слушать предполетные указания, автоматически отсеивая дежурные фразы и напрягая слух в нужных местах. Это умение улавливать главное в докладах развилось у него благодаря почти тридцатилетнему опыту службы в авиации. Ведь сколько их было, этих самых предполетных указаний, да и самих полетов…
Виктор Афанасьевич был старым, опытным командиром экипажа вертолета, как говорится, воздушным волком, избороздившим небесные просторы над полями как нашей необъятной Родины, так и за ее пределами. Ну там Афганщина, Неметчина немного, азиатское подбрюшье уже новой России и прочая, и прочая, и прочая. Теперь вот здесь, в самом центре отечества, доживал он свой служебный век, готовясь к уходу в запас по выслуге лет. За свою многолетнюю службу заработал он кучу орденов, благодарственных грамот, других поощрений и знаков признания от командования. Дослужился до звания майора, хотя некоторые его однокашники были и в чинах, и званиях, но…
Оставаясь в должности старшего командира вертолета, он не стремился влезть на очередную ступеньку служебной лестницы. Ну да, предлагали, и не раз, но он все отказывался. Не хотелось обзаводиться административным балластом, мешающим отдаваться целиком любимому занятию — просто летать. А потом и перестали предлагать, не в том, дескать, возрасте. Можно было, конечно, командиром звена перед пенсией заделаться, чтобы оклад побольше урвать, влияющий на будущее пособие. Но почему-то не захотелось Афанасьичу сучить ножками на старости лет, умильно заглядывая в глаза молодому комэску, по возрасту годящемуся ему в сыновья. Не стал он пользоваться и протекцией, образовавшейся с занятием ну очень высокого поста в штабе авиации округа его бывшим товарищем по училищу и первым лейтенантским годам Вовкой Чаплиным по кличке Чапа. Ну это тогда, конечно, его так кликали, а сейчас величают «товарищ генерал-майор».
Зато уважают Виктора Афанасьевича все. И начальники, и подчиненные. За спокойный нрав, за крестьянскую неспешную основательность и мудрость, непоказную скромность и уверенное достоинство, с которым он одинаково ровно держал себя со всеми.
Уважали его и за высочайший профессионализм, которого он достиг, летая на одном типе вертушек всю свою жизнь, постигнув ремесло пилота до тонкостей. Конечно, другой, и на метле всю жизнь пролетав, так и останется дилетантом, но тут еще и природа не обидела, подарив нужные для этого дела качества.
Говорят, товарищ Бах был не только гениальным композитором, но и прекрасным исполнителем своих произведений. Так вот, когда одна из восторженных почитательниц после концерта выразила восхищение его игрой на органе, тот ответил ей: «Мадам, нет ничего проще. Надо всего лишь в определенное время нажимать нужные клавиши». Наверное, так и в любом деле, мастерство не пропьешь!
И вот теперь служба его заканчивалась. Сегодня ему предстояло выполнить последний полет в своей жизни, завершающий летную карьеру.
Тяжко вздохнув, Афанасьич неспешно побрел из класса на стоянку, думая о том, что проделывает этот путь в последний раз.
Как быстро все пролетело. Вроде и недавно лейтенантиком носился он по аэродрому, как глупый щенок, впервые выпущенный порезвиться на луг и ошалевший от нахлынувших на него новых ощущений. Потом — взросление как профессионала, зрелость и, наконец, старость… Здесь, на этом пропахшем керосином поле, прошла большая часть его жизни. Дом, семья — это все здорово, конечно, без этого нельзя, надо же куда-то приходить после полетов. Но основноеместо в его жизни — здесь, на огромной поляне, застланной бетонными рукавами рулежек, заплатками стоянок, между которых вольготно раскинулись зеленые травяные ковры. Здесь, где особый запах имеет ветер, подгоняемый десятками раскрученных винтов. Где многоголосная симфония звуков громогласно и властно давит на уши. Где хаотично, для взгляда непосвященного, движутся в разных направлениях люди, машины, вертолеты. На самом-то деле все это вавилонское столпотворение подчиняется строгим законам, и не дай бог их нарушить. Но он-то их знает и поэтому чувствует себя как рыба в воде, на своем основномместе…
Пока Афанасьич прожевывал в мозгу эти невеселые мысли, ноги сами собой привели его на стоянку, к борту, на котором предстояло сегодня лететь.
Машинка была под стать ему, старенькая, заканчивающая свой век. Через месяц — на списание по календарному сроку эксплуатации. Свисающие лопасти пожилой вертушки печально покачивались и периодически, под напором налетевшего ветерка, почтительно кланялись подходившему к машине командиру экипажа.
Вид ее выцветших на солнце, ободранных струями дождей бортов навевал мысли о бренности существования всего на земле.
Потеки масла с шарниров втулки винта жалостливыми слезами капали на землю. Лужица керосина под внешним баком заставляла старушку стыдливо поджимать стойки шасси, пытаясь прикрыть следы своей немощи. Паутина мелких трещинок на блистерах морщинами на усталом лице отметила почтенный возраст аппарата.
«Ну, здравствуй», — мысленно обратился к вертушке Афанасьич.
Как ты? Ничего? Выдержишь сегодня? Не бойся, на этот раз тяжестей не будет, никакой внешней подвески, десанта, бочек с керосином внутри и прочего грузового хамства. Так, терренкур двух стариков на природе и ничего больше. Ласково проводя шершавой ладонью по обветшавшему железу, пилотяга степенно, по многолетней привычке обошел машину кругом, заглядывая в нужные для контроля места. Так мужчина, находясь даже в пенсионном возрасте, обязательно посмотрит вслед проходящей женщине, рефлекторно отмечая ее достоинства. «Старость — это когда вид проходящей мимо красивой женщины будит не надежду, а воспоминания», — вдруг некстати полезла в голову Афанасьичу кем-то оброненная фраза. Усмехнувшись, он кряхтя полез в кабину.