Единственным его утешением была гильотина. Это было его детище, смысл его жизни, двигатель, дававший ему силы уже много лет. Он посвящал ей целые часы, любовно приводя в порядок пострадавшие от плохого обращения части. Смолой акации — ничего лучше найти не удалось — тщетно пытался склеить разнесенные в щепки опоры. С помощью добытого из реки камня и разбитого пополам кувшина старательно точил нож. За неимением оливкового масла смазывал уже начинавший ржаветь механизм свиным салом. Он каждый день чистил от грязи и крови желобки, по которым соскальзывал вниз нож. И гильотина действовала безотказно: ей было неважно, каков размер животного, которому следовало отрубить голову, и каков размер предмета, который предстояло разрубить. Даже стволы деревьев, с которыми не справлялся топор, легко распадались на две половины под ее ножом.
Однажды полковник Рохас и сержант Ортис стали случайными свидетелями того, как выполняют свои обязанности Алварес и Веласко. Они долго наблюдали за тем, как ловко Фелисиано и его помощник управляются с гильотиной, которая за все это время не дала ни одного сбоя: нож легко скользил вниз, рассекая все, что требовалось рассечь.
На следующий день полковник Рохас явился понаблюдать за работой бойцов бывшего «Эскадрона торреонской гильотины» в сопровождении генерала Фелипе Анхелеса. И на сей раз работа тоже была безупречной.
Наблюдатели провели возле кухни не один час, и сразу же после этого генерал Анхелес отправился к генералу Вилье. Он рассказал о том, что видел, и предложил дать Веласко и его изобретению возможность оправдаться и показать, на что они способны. Вилья, уже почти забывший, для чего предназначена гильотина (лично он резал с ее помощью хлеб), все же на предложение Анхелеса согласился. Само собой разумеется, он не собирался рисковать своей репутацией еще раз: речь шла об одной пробной второстепенной казни, которую следовало осуществить сразу же после отрубания голов курам. Тихой, без барабанного боя, шумихи и уж конечно без кинокамер.
Со времени взятия Торреона Северную дивизию сопровождал странный старый американец — высокий, худой, с изрезанным глубокими морщинами лицом и пронзительно-голубыми глазами. Он все время что-то писал в блокноте и фотографировал. Он очень любил разговаривать с солдатами, но никогда не беседовал с командирами, которых, казалось, даже избегал. По-испански он говорил не слишком хорошо, но понять его было можно. Он одевался в черное и не следил за собой — ходил грязный и непричесанный, но это его совершенно не беспокоило. Никто не знал, откуда американец взялся, что ему было нужно и зачем он шел с войском Вильи. Иногда он заходил в походную пивную, усаживался за столик и начинал пить. Пил до самого утра и выходил из пивной вдребезги пьяный, но старался, чтобы никто этого не заметил. Он сам готовил себе еду (немного фасоли, кукурузные лепешки) и ни разу не принял приглашения пообедать или поужинать. Спал он в маленькой палатке из тонкого хлопка, которую предусмотрительно ставил вдалеке от лагеря. После боя он ходил среди мертвых тел. Часами смотрел на изуродованные лица трупов, фотографировал, что-то черкал в блокноте и с опущенной головой возвращался в свою палатку. Ему не нравилось, когда его называли «гринго», и он не раз говорил, что очень жалеет, что не родился мексиканцем. Солдаты терпели его, потому что считали безобидным старым сумасшедшим.
Мы не будем рассказывать здесь обо всех исторических событиях, что произошли в последние месяцы 1914 года, отметим только, что вследствие несходства характеров генерал Вилья порвал с Венустиано Каррансой, командиром армии конституционалистов. Этот разрыв ослабил революционное движение и стал причиной глубоких конфликтов, потрясших страну. Участились бои, снова полилась кровь. Это было закономерно: у революционеров было мало общего, у них были разные представления о жизни и о мире. Мало что объединяло Вилью и Каррансу, Обрегона и Сапату, если говорить о лидерах.
Вскоре после разрыва с Каррансой Вилья, желая показать свою силу, привел войско в Агуаскальентес. Под предлогом поиска продовольствия генерал завладел городом, который в то время являлся политическим центром страны, поскольку именно там происходило соединение всех сил, именно там готовилась Конвенция. Случилось это второго ноября.
На рассвете третьего ноября, когда Вилья еще спал, его вагон обстреляли несколько неизвестных. Пули разбили стекла и повредили мебель, но никого не ранили и не убили. Гвардия Вильи немедленно поднялась в атаку, но нападавшие, пользуясь темнотой, — ночь была безлунная, — скрылись, не оставив никаких следов.