— Прочная.
— И к тому же легко разбирается и собирается.
— Работать надежно?
— Очень. Почти никогда не подводит.
За все это время творение Веласко едва ли не впервые удостоилось похвалы. Да и кто здесь был в состоянии оценить качество материалов и скрупулезный расчет каждой детали? Фелисиано сделалось грустно — ему не хотелось убивать гринго. Но приказ есть приказ, и, как говорят американцы, «the show must go on»[9].
Один из солдат поторопил Веласко:
— Генерал Вилья хочет, чтобы с американцем покончили как можно скорее.
— Уже иду, — ответил Фелисиано, сожалея в глубине души, что американец больше никогда не сможет похвалить дело его, Фелисиано, рук.
— Она не похожа на французские, — вдруг произнес осужденный. — Мне они знакомы, и я могу сказать, что эта — намного лучше.
Фелисиано обернулся к нему, пораженный: ему никогда не доводилось слышать такой высокой оценки. Если бы он мог, он расцеловал бы этого человека.
Веласко приблизился к гринго:
— Do you want to escape?
— No, thank you very much[10], — ответил ему американец, уверенный, что лучшей смерти и желать нельзя.
Алварес напомнил, что приговоренный имеет право на последнее желание. Гринго попросил у Веласко разрешения вырезать свое имя на одной из опор.
Капрал ответил, что для него это большая честь, и дал приговоренному собственный ножик.
Американец вырезал инициалы «А. В.», вернул Веласко нож и приготовился.
Крик петуха раздался вдалеке в ту минуту, когда Веласко потянул шнур.
Занимался рассвет. Капрал Веласко и солдат Алварес крепко спали. Одному снились великие изобретения, другому — последняя женщина генерала Вильи. Вдруг раздался грубый хриплый голос:
— Вставайте, мерзавцы!
Они не обратили на голос никакого внимания и продолжали смотреть свои сны: Веласко — про великие изобретения, Алварес — про женщину генерала.
— Не слышите, что ли? Поднимайтесь, вам говорят!
Фелисиано, с трудом открыв один глаз, различил силуэт толстяка Бонифасио, но только плотнее закутался в одеяло и, снова закрывая глаза, пробормотал:
— Еще и четырех нет…
Разгневанный Бонифасио сдернул с Алвареса и Веласко одеяла и опрокинул на каждого по полведра воды. Тут они оба вскочили на ноги.
— А ну, сукины дети, — проворчал Бонифасио, — собирайте свое барахло да поживее: мы движемся на Мехико.
Бонифасио вышел из палатки, где двое его подчиненных, мокрые насквозь, дрожали от холода — ветер дул с такой силой, что продувал палатку, словно она была из бумаги. Стуча зубами, Веласко поднялся и начал одеваться. И вдруг до него дошел смысл слов, сказанных толстяком: «Мы движемся на Мехико». Фелисиано подумал, что это может означать одно из двух: либо Вилья сошел с ума, либо Революция окончательно победила. А если Вилья возьмет Мехико (неважно, в здравом он уме или нет), это будет означать, что вся страна покорена. Переход столицы в руки двух революционных сил (сторонников Вильи и приверженцев Сапаты) равнозначен переходу в их руки всей политической власти в стране. Вместе эти две силы непобедимы.
«Что же дальше?» — подумал Веласко.
Он закончил одеваться. В бледном свете луны по лагерю сновали туда-сюда темные фигуры. Всюду была заметна суета сборов. Солдаты разбирали палатки и укладывали вещи командиров, женщины торопливо разогревали остатки кофе и пекли лепешки. Генерал Вилья объезжал на коне лагерь, громовым голосом раздавая приказания. Генерал Анхелес следил за сборами артиллеристов — от его глаза не ускользала ни одна мелочь. Родольфо Фьерро, привалившись к фургону, в котором еще витал аромат женщины и запах спиртного, просто стриг ногти.
Капрал Веласко и рядовой Алварес быстро сложили свою палатку, потом разобрали гильотину, смазали все ее части и погрузили в товарный вагон рядом с сотней мешков с фасолью, двадцатью козами и неизвестно откуда взявшимся китайцем.
Эшелоны отправлялись один за другим. «Ту-у-у… ту-у-у…» — натужно гудели локомотивы. Веласко пристроился как мог — заснул, положив голову на бок одной из коз. Холодный ночной ветер жег лицо, но Веласко был счастлив (счастье было бы полным, если бы рядом не было китайца). А счастлив он был оттого, что, после многих лет скитаний, возвращался, наконец, в давно покинутый любимый город. Скоро он снова сможет увидеться с друзьями. Отыскать кузена Ригоберто. Побывать на могиле родителей. Отстоять службу в Соборе. Мехико должен был помочь ему не только избавиться от ностальгии, но и вырваться из когтей Вильи. Это такой большой и так хорошо знакомый Веласко город, что ему не составит никакого труда скрыться в нем. А потом при первой возможности он переберется в Европу: будет строить там гильотины и продавать их по всему миру. Он откроет собственное дело: построит фабрику, которая будет называться: «Гильотины Веласко-и-Борбольи де ла Фуэнте». Его имя узнает вся планета. А пока нужно бежать из этой армии дикарей.