— Донья Соледад, как я рад видеть вас! — И он сжал старушку в объятиях.
Она, однако, смотрела на него недоумевающим взглядом.
— Вы не узнаете меня? — спросил Веласко.
— Нет.
— Присмотритесь повнимательнее.
— Я не знаю вас, сеньор.
— Донья Соледад, это же я, Фелисиано Веласко-и-Борболья де ла Фуэнте… Фели…
— Если это ты, Фели, то ты очень изменился. С такой лысиной тебя и не узнать.
Фелисиано изобразил подобие улыбки.
— А что это на тебе за форма? — с подозрением спросила старушка.
Веласко понимал: если сказать ей, в какой армии он воюет, бедняжку хватит удар. Поэтому, склонившись, он шепнул ей на ухо:
— Это маскировка… Эту форму носят порфиристы. Дон Порфирио скоро вернется.
Старушка широко раскрыла глаза:
— Вернется?! А разве он не тяжко болен?
— Нет. Это ложь, которую придумали, чтобы обмануть врагов.
Донья Соледад выбежала за ворота и громко закричала в сторону солдат Сапаты, которые все еще шпионили за домом:
— Погодите, грязные дикари! Скоро вернется дон Порфирио и задаст вам как следует! Вы у него получите, чертово отродье!
Перепуганный Веласко пытался угомонить старуху, но та не унималась:
— Подите скажите своему начальнику-индейцу, что и на него нашлась управа!
Южане, задетые такими словами, подняли карабины.
— Давайте, стреляйте! Убейте меня! На что вы еще годитесь, грязные бандиты!
Веласко, как мог, успокаивал ее:
— Тише, донья Соледад, тише! То, что я сказал, — большой секрет! Вы нас всех погубите. Вы сорвете наш план!
Старушка замолчала. Солдаты подошли к дому:
— Что там несет эта сумасшедшая?
— Ничего… старая она уже… черепушка не варит…
— Черепушка у меня еще как варит! — возмутилась донья Соледад. — А вам я хочу сказать, что ваш Сапата…
Фелисиано не дал ей закончить: закрыл рот рукой.
— Она просто немного взволнована, — примиряюще сказал Фелисиано. — Дети, сами понимаете…
— А вы кто такой? — спросил другой солдат, неприветливый смуглый здоровяк.
Веласко, не переставая зажимать рукой рот доньи Соледад, ответил:
— Я служу в славной Северной дивизии под командой генерала Вильи.
Он не успел закончить фразы, как почувствовал, что старушка сползает с его рук: она лишилась чувств.
Солдаты переглянулись, пожали плечами и ушли, предупредив, что не потерпят больше ни одного оскорбления и что если старая карга будет продолжать в том же духе, они разрубят ее мачете или вдоль, или поперек. Веласко пообещал, что подобное не повторится, что он лично об этом позаботится.
Фелисиано с трудом втащил старушку в дом. Дотащил до комнаты, которую хорошо помнил (в детстве он часто играл там с Хавьерсито), и привел в чувство с помощью спирта. Но как только донья Соледад пришла в себя, она влепила Фелисиано звонкую пощечину.
— Так ты служишь Вилье, гнусный предатель!
— Нет, донья Соледад, вы меня не поняли…
Ответом была еще одна пощечина.
— Каналья!
— Пожалуйста, успокойтесь и позвольте мне все объяснить! Я сказал это, чтобы от меня отстали солдаты. Разве вы не видите, что я шпион?