— Генерал Вилья искал вас, чтобы лично передать вам эти вагоны, но не нашел и передал их мне, — торжествовал Алварес.
— Хорошо, очень хорошо! — бормотал расчувствовавшийся Веласко. Он даже забыл о том, что пережил всего несколько часов назад.
— Но это еще не все! — сообщил Алварес с выражением детской радости на лице. — У меня есть кое-что, что понравится вам еще больше.
— Да ну!
— Подите сюда.
Хуан подвел Фелисиано к гильотине и направил на нее луч фонаря. Гильотина сияла чистотой. Она была покрыта слоем хорошего лака. Шнур был новый. Лезвие наточено, снова развешены флажки. Все пробоины были заделаны, портреты Вильи и Мадеро подправлены и все части смазаны наилучшим маслом.
Фелисиано удивленно обернулся к Алваресу:
— Кто все это сделал?
— Мы, полковник! — гордо ответил Хуан.
Фелисиано долго крепко обнимал своего подчиненного, бормоча слова благодарности. Потом поцеловал гильотину, положил голову на одну из ее опор и заплакал.
Веласко спал на огромной кровати с мягким пружинистым матрацем, перьевой подушкой и шерстяным одеялом. Кровать напоминала ему о дореволюционном прошлом, когда он проводил на подобном ложе каждую ночь. Он отдохнул как никогда. Ему снились спокойные сны. Проснулся он около одиннадцати утра. В изножье кровати ждал его пробуждения дон Пабло Гутьеррес:
— Доброе утро, полковник!
Веласко вскочил:
— Что случилось?
— Капитан Алварес послал меня сообщить вам, что эскадрон с раннего утра готовится к встрече с Сапатой. И что были произведены две казни: чтобы опробовать гильотину и уведомить население о ее существовании.
— Благодарю за доклад, рядовой Гутьеррес. Но кто приказал капитану Алваресу произвести эти казни?
— Никто, полковник. Он не хотел вас будить и проявил инициативу.
Веласко не знал, разгневаться ему или обрадоваться. В конце концов, он выбрал последнее.
— Все прошло благополучно?
— Просто прекрасно, полковник.
— Значит, каррансисты уже казнены?
— Нет, это были задиры, что устраивали всюду потасовки. Генерал Вилья желает, чтобы каррансистов казнили в Сокало, чтобы все это увидели и чтобы слухи дошли до этого козлобородого, до Сапаты.
— Хорошо. И когда это будет?
— Завтра.
— Завтра так завтра.
— Капитан Алварес велел еще доложить, что генерал Вилья ждет вас в два часа — хочет, чтобы вы присутствовали при встрече с Сапатой. И чтобы гильотина была готова к перевозке в Сочимилько.
— А который теперь час?
— Двенадцать.
— Черт возьми! Я не успею приготовить гильотину к двум!
— Не тревожьтесь, полковник: почетный караул сделает все, что нужно. Сейчас ее уже готовят к перевозке.
Веласко был очень доволен действиями своего эскадрона. Он не ожидал от Алвареса подобной распорядительности. Его подчиненный демонстрировал прекрасные организаторские способности, действовал толково, командовал умело. «Наверное, заразился от меня революционным духом, — думал Веласко. — Это человек надежный, не то что выскочка Бельмонте».
Веласко вымылся в ванне горячей водой с душистым мылом, превосходно позавтракал (яичница на свином сале, фасоль с копчеными колбасками и острым соусом, кофе с сахаром и булочками), оделся в новенький, сшитый по мерке, наглаженный мундир с полковничьими нашивками, который прислал генерал Вилья.
Его жизнь переменилась за один миг. Из мясника Северной дивизии он превратился в офицера высокого ранга, обладавшего большими привилегиями, чем кто-либо другой. Он получил все это не просто так, он добился всего сам, его заслуга заключалась в том, что он предоставил революционной армии поистине революционный инструмент.
Выйдя из вагона, он увидел бойцов своего эскадрона: они ждали его, выстроившись в четыре шеренги. Они тоже были в новых мундирах. Когда Веласко проходил вдоль строя, все вытягивались. Капитан Алварес сделал два шага вперед:
— Имею честь доложить, полковник, что все в порядке!
Фелисиано огляделся. Толпа смотрела на «Эскадрон торреонской гильотины» с нескрываемым изумлением: слишком его бойцы отличались от всех остальных. Было ясно, что генерал Вилья хотел произвести впечатление на Сапату и других лидеров революции и что эскадрон, которым командовал Веласко, был козырной картой генерала. Гильотина была помещена в отведенный ей особый вагон. Она выглядела прекрасно, просто по-королевски. Почетный караул из братьев Трухильо выстроился рядом с ней, придавая ей еще больше значительности. Каждое движение было точно выверено: дисциплина у Алвареса была железная, а репетиций он провел столько, что каждый жест братья довели до совершенства.