Апофеоз. Все шесть казней совершены с небывалой четкостью (Вилья пожалел, что рядом не оказалось операторов «Mutual», которые на этот раз сняли бы кадры, способные обессмертить его имя). Все прошло как нельзя лучше. Осужденные не сопротивлялись: сами становились на колени, вели себя покорно и с достоинством. Китаец подбирал головы с восточной грацией. Почетный караул не сделал ни одного лишнего движения — Алварес мог им гордиться, — ни разу не шевельнулся под лучами палящего солнца. Джеймс Лопес поздоровался за руку с каждым из ста пятидесяти тысяч присутствовавших.
Генерал Вилья и генерал Сапата были в полном восхищении. Индалесио ни на минуту не оставлял шкив без внимания: смазывал после каждой казни. Толпа, поначалу хранившая молчание, теперь начала шумно приветствовать каждое отрубание головы, а в конце подхватила на плечи Веласко и пронесла его по нескольким улицам (некоторые настаивали, что следует отдать ему уши казненных, но большинству это предложение не понравилось). Фелисиано наслаждался славой. Он забыл обо всех неприятностях. Он раздавал автографы и дарил свои фотографии тем, кто его об этом просил («Для жены моего крестного, которая вас просто обожает…»), целовал артисток оперетты (сбылась мечта юности!), принимал поздравления от тореадоров (лучших тореро того времени!), послов (всех, кроме посла Соединенных Штатов), домохозяек, поэтов (в его честь сочинили стихи, которые назывались «Ода королю Сокало»), крестьян, рабочих. Его узнавали издалека и кричали: «Вон идет полковник Веласко, скоро мы его увидим!» Он был окружен поклонниками. Он был как в раю. Он опьянел от славы.
Генерал Вилья был очень доволен. Тому, что сделал «Эскадрон торреонской гильотины», не было цены. Это был самый революционный акт из всех когда-либо совершенных революционных актов. Поэтому вместе с генералом Сапатой они бросились на поиски Веласко (что для обоих было удивительно: вождь северян никогда никого не искал, а южанин никогда не сопровождал никого в поисках).
Они нашли Веласко в крытой галерее президентского дворца. Фелисиано был в прямом смысле зажат в кольцо поклонников (особенно много было женщин, которые находили коротышку очень sexy). При виде генералов толпа почтительно расступилась. Вилья подошел к Веласко и крепко обнял его. Сапата сделал то же самое. Толпа зааплодировала.
Вилья приказал своему эскорту удалить всех из галереи: хотел поговорить с Фелисиано и Сапатой без посторонних. В мгновение ока галерея опустела.
— Поздравляю вас, полковник, — начал Вилья. — Это было грандиозно.
— Большое спасибо, — ответил Веласко, несколько смущенный.
— Мы много говорили с генералом Сапатой об этой штуке, о гильотине, и теперь он хочет побеседовать с вами.
— Все, что вам будет угодно, господа. Я полностью в вашем распоряжении.
— Вот в чем дело, полковник. Мне и моим людям этот ваш агрегат пришелся по нраву. И, если говорить коротко, я хочу три такие штуки для своей армии.
— Зачем вам столько? — удивился Веласко.
— Чтобы сразу проводить много казней. С вашим орудием получается очень внушительно. А это поможет революции добиваться успехов быстрее.
— Но на изготовление гильотины нужно время. Вы же видели, из какого материала она сделана: черное дерево, кованое железо, голландские блоки…
— Да это пустяки, — прервал его Вилья. — Генерал Сапата не спешит. Только пообещайте ему, что не будете тянуть и сделаете все как можно быстрее.
— Обещаю! — торжественно заявил Веласко. — Через месяц все получите.
— Я очень рад, полковник. С первой минуты, как я вас увидел, я подумал: «Этот Веласко — парень что надо!»
— Рад стараться, мой генерал!
— Что ж, уважаемый генерал Сапата, — подытожил Вилья, потирая руки, — вы слышали обещание полковника Веласко, а теперь, если не возражаете, уточните, что мы получим от вас через месяц.
— Вы знаете, генерал Франсиско Вилья, что люди из народа слов на ветер не бросают и назад их не берут. Если машинки будут у нас через месяц, то я обещаю вам пятьсот ружей и сто тысяч патронов. Хороши условия?
— Хороши. Тогда договорились. Как мужчина с мужчиной.
— Договорились, — подтвердил Сапата.
Все трое вышли из галереи. Дожидавшаяся их появления толпа заревела от восторга.
Чувство, которое испытывает человек, когда что-то теряет, — одно из самых сильных человеческих чувств; возможно, потому, что потеря сродни смерти, можно сказать, одно из ее повседневных проявлений. Конечно, не все потери огорчают нас одинаково, но в этом случае речь идет лишь об интенсивности чувства, а не о его природе, которая всегда одна и та же и сводится к ощущению неудачи и бессилия справиться с ней, к унынию, растерянности, тоске. Когда теряется ценная вещь — украшение, кольцо, часы, — мы испытываем гнев, обиду; когда теряем близкого человека — приходит печаль, чувство бессилия; когда нас бросают те, кого мы любим, мы впадаем в отчаяние и погружаемся в тоску; когда уходит в прошлое какое-то чувство — страдаем от ностальгии; когда мы отказываемся от собственных идеалов, то оказываемся во власти множества противоречий и совершенно теряемся. Но нет большей потери и большей трагедии, чем утрата цели, к которой, как нам представляется, мы должны были идти. В этом случае человек испытывает в полной мере чувства, сопровождающие каждый из перечисленных видов потерь, потому что человек, уверенный в том, что у него есть предназначение, и понимающий, что ему не удастся это предназначение осуществить, переживает полный крах.