Род снова закурил, глубоко затянулся, но на этот раз кашель отступил перед твердой решимостью победить сигарету до конца.
— На Сомме мы неделю сидели под ураганным огнем. Знаешь, как это бывает? До полудня Фрицы дают тебе расслабиться. Полдюжины «тяжелых» по соседству раз в десять минут — это терпимо. Ребята даже не просыпались после ночных работ. Какая разница, спишь ты или нет, если за тобой прилетит? Потом присоединяются гаубицы. Восьмидюймовки и пять-девять. Черные облака взлетают над землей и ползут, пока не зацепятся за какой-нибудь холм. Над головой визжит, и земля содрогается, и ревет, громче самого громкого грома, и на тебя сыплются щепки, и земля и пыль. Второй — еще ближе, словно у неба проломились балки, и парапет звенит, как битое стекло, и все в черном дыму. Снаряды сыплются ливнем — десять, пятнадцать, двадцать в минуту, пока их визг и свист не сольются в протяжный вой. Пять минут передышки — и все сначала. Шрапнель — чтобы загнать тебя в траншею, фугас — чтобы по ней размазать. И ты дрожишь, как осиновый лист, и хочется упасть на дно и разрыдаться. Но нельзя, ребята смотрят. И каждому так же паршиво, как тебе, но ни у одного не дрогнет рука, если Фрицы пойдут в атаку.
Он залпом опрокинул остатки кальвадоса в бокале и жестко усмехнулся.
— На этот раз мы расплатились с ними сполна. Видел бы ты, как они дрожали, когда мы выковыривали их из груды мусора, в которую наша артиллерия превратила их блиндажи и траншеи. Двадцать пятый себя показал.
— Ребята из шестнадцатого говорят, вас еще с марта гоняли, как новобранцев, — заметил Мэт.
— Точно, — Род неожиданно просветлел, — за Сомму мы заплатили дороже, чем она стоила, зато урок вынесли бесценный. Генерал Бинг времени даром не терял. Они выстроили полную копию Вими прямо за нашими линиями, разметили задачи цветной лентой и флагами, выдали карты всем и каждому. В Ковент-Гардене новую пьесу так не репетируют, как мы эту атаку. Бинг лично нам лекции читал чуть не каждый день. «Каждый взвод должен знать свою задачу, и выполнить ее, даже если в нем останется один солдат». По секундомеру траншеи брали.
— И что? — недоверчиво покачал головой Мэт. — И в атаку с секундомером пошли?
— Точно, — заулыбался Род, — ты сам разве не видел? Мы же вам ракетами сигналили, как только на позицию выходили.
— Не видел, — вздохнул Мэт, — я на землю не смотрел, мне неба с лихвой хватило.
— Вы, ребята, нам здорово помогли, — заметил Род, — артиллерия тоже не подкачала. Пушки нас почти не побеспокоили, их чуть не подчистую наши смели. И от окопов мало что осталось. Снаряды на них сыпались, как град в бурю. Вот пулеметы нам крепко подгадили, но тут уж ничего не попишешь, такая война. Я еще легко отделался, осколком на излете зацепило, а половина взводов без командиров осталась, и майора Деланси мы потеряли.
Род скрипнул зубами, яростно втиснул окурок в пепельницу и продолжил.
— Видел бы ты, как мы через бруствер перелетели. Наши волынщики, которых перед наступлением отправили в тыл, примчались перед самым сигналом, чтобы вести нас в атаку. Мы их, конечно, не слышали в этом аду, но одного вида волынок и килтов довольно, чтобы поднять боевой дух. На мили было видно, как наши ребята решительно и уверенно продвигаются вперед. Пулеметчиков гранатами и штыками из гнезд выдирали. Но из траншей Фрицев вышибли точно в срок. Потом еще два дня там закреплялись, пока нас не сменили. И снова вперед, до самого Дома Кремера, где у них батальонный штаб был. Там мы сосисками разжились. Консервированными. Гадость. Тушенка лучше.
Мэт тихо улыбнулся и промолчал. В Летном Корпусе тушенкой не кормили даже вспомогательный состав.
— Давай за Бинга, — предложил тост Мэт, — за тех, кто учится и идет вперед, а не ноет об ошибках и не ищет виновных. Помяни мое слово, быть ему фельдмаршалом.
— За Бинга! — отсалютовал бокалом Род. — И за Тренчарда. Без Корпуса мы бы как слепые котята тыкались. Вы, ребята, не меньше нас сделали.
— Это не ко мне, — Мэт отхлебнул, поставил бокал и тоже закурил, — я по три раза на день вылетал, замерз, как собака, два раза на свободную охоту напросился, и все без толку. Тоже мне — истребитель. Даже счет пока не открыл.
— Ну, еще повезет, — неуверенно ободрил друга Род, — война-то не кончена.
— Не в везении дело, — нахмурился Мэт, — нас в высотные патрули посылали, на истребители гуннов охотиться. А они на этот раз понизу пошли. Разведчики с полным конвоем летали, на три фотокамеры — двенадцать истребителей сопровождения. Все наше численное превосходство насмарку. Пока мы их сверху высматривали, они на разведчиков и корректировщиков охоту вели. И самолеты у них лучше, быстрее, маневреннее. Конечно, от пилота многое зависит. Но они же в бой вступать не хотят, за свои линии уходят при нашем приближении, а мы их догнать не можем. У этих «асов» на боевом счету сплошь «двушки» почти беззащитные. Впрочем, Рихтгофен со своим «цирком» — исключение. С ними мало кто потягаться может. Разве что Флотская авиаслужба, у них самолеты новые, Сопвичи, Триплан и Пап. Но их мало, и они севернее. А мы вот на Ньюпорах до сих пор летаем.
— Фрицы тоже не все на Альбатросы пересели, — продемонстрировал осведомленность Род, — у них же не только истребители.
— Не все, — поморщился Мэт, — но даже «двушки» вконец обнаглели. Вот, только на той неделе, я Хальберштадт чуть не подцепил, три диска расстрелял, а он, сукин сын, драться передумал и смылся. Я домой повернул, ветер западный, снег повалил, ни черта не вижу. А навстречу — два Авиатика. Я по ним оставшийся диск высадил, но они увернулись. И ведь сообразили, гады, что бояться нечего. Пара очередей по крыльям, и я понял, что дело плохо. Попытался в штопор уйти, чтобы их с толку сбить, крылья чуть не отвалились, но они за мной до самой земли летели. Посадили. Один улетел, второй чуть не рядом приземлился. Я спички вытащил, хотел Ньюпор пожечь, а руки дрожат, огонь на ветру гаснет. Гунны ко мне вдвоем бегут, с револьверами. И тут я Джо Фишера вспомнил. Чуть от смеха из кокпита не вывалился. Ну, думаю, на этот раз не отвертеться, ужинать придется в гостях.
— Но отвертелся же? — недоуменно поглядел Род. — Как?
— Не поверишь, — фыркнул Мэт, — мы так друг другом заняты были, что главного участника событий проглядели. Дедушка словно из-под земли выскочил, руками машет, усы седые торчат, глаза бешеные. И на ломаном немецком интересуется у «господ офицеров», кто за потраву платить будет, он только вчера сеять закончил.
— А ты что?
— Так я же мотор не глушил, — Мэт изобразил на лице ухмылку слизавшего сметану кота, — пока они препирались, я газу дал и взлетел. Надо будет после войны старикана найти, и свою долю внести. С лишком.
— Да ты герой, старина! — восхищенно поглядел Род.
— Да какой там герой, — снова помрачнел Мэт, — от Альбатросов я бы не ушел. Повезло, конечно. Не каждому так везет. Да и бегать — не то, что сбивать.
— А как же вы справились? — неуверенно спросил Род. — Я сам слышал, как генерал Бинг говорил, что без авиации мы бы Вими не взяли. Восемьдесят процентов немецких пушек удалось выявить и заткнуть — это скольких же ребят вы, считай, спасли?
— И больше сотни летчиков потеряли, — напомнил Мэт. — Но я не жалуюсь, старина, я не жалуюсь. Мы знали, что по-другому не получится. Загнали гуннов за линию, ни разведчики, ни бомбардировщики носа показать не смели. Хорошо, что мы в газетах не хвалимся, как гунны или французы, нам половину сбитых самолетов не засчитывают, потому что никто не видит, как они падают. Ну и черт с ним! Главное, что справились.
Он понизил голос почти до шепота.
— Пятьдесят шестой уже новые самолеты получил, но их пока за линии не выпускают. Вот скоро все пересядем на такие, и тогда — держись Рихтгофен, посчитаемся и с «цирком» и лично с Красным Бароном.
Мэт горделиво выпрямился, разлил по бокалам остаток кальвадоса и протянул один другу.