— Война — это плохо для бизнеса, — перебил его Сидни, — но от нас тут ничего не зависит. Поэтому, Курт, давай закончим с этой косилкой, а думать, кому ее теперь продать, будем потом.
Они замолчали, и гулкий лязг металла заполнил маленькую мастерскую под раскаленной августовским солнцем жестяной крышей.
Жара отступила, но запылившаяся за лето трава щетинилась изумрудной зеленью после недавней стрижки, последней перед концом сентября. В потемневшей к осени голубизне лениво проплывало крохотное одинокое облачко, и ажурная стрекоза аэроплана весело гонялась за ним, подставив ветру хрупкие крылья. Хотя это, конечно, была иллюзия, Блерио при всем желании не догнал бы облако, вскарабкавшееся выше моноплана на добрую половину доступной ему высоты в три тысячи футов.
— Хорошо летит, — заметил Сидни, передавая Курту полевой бинокль, — ровно. Не хочешь попробовать?
— Спасибо, мне и здесь хорошо, — улыбнулся Курт, доставая из кармана Кодак, — я лучше тебя пощелкаю. Опасное это дело. Помнишь, как пару лет назад Кимби и Вилларда из самолета вытряхнуло? В лепешку.
— Но Блерио-то сел, — возразил Сид, — даже без пилота. Пристегнулись бы, до сих пор бы летали. Впрочем, если боишься…
— Я не боюсь, — сердито фыркнул Курт, — но я не готов рисковать жизнью ради развлечения. Особенно теперь, когда в Европе идет война. И какой в этом толк для бизнеса, который ты превозносишь при первой возможности?
— Прямой, — Сид застегнул кожаный шлем и надвинул на лицо очки, — косилки — это хорошо, Курт, но, давай начистоту, МакКормику мы не конкуренты. Пока нам удается продавать в Европу наши патенты, но так мы рубим сук, на котором сидим. Улучшать до бесконечности невозможно, на внутреннем рынке нас не ждут, в Европе тем более. Они готовы покупать наши мозги, а не нашу продукцию. А я хочу обзавестись своим делом. Солидным делом, Курт. Фабрика, станки, рабочие, реклама в лучших газетах. И вот тут надо ухватить свой шанс, пока его другие не разглядели. За авиацией будущее.
— Вот за этими летающими этажерками? — недоверчиво скривился Курт.
— За ними самыми, — рассмеялся Сидни, — вот увидишь. Война скоро закончится, и авиаконструкторы будут в Штатах пользоваться большим спросом, чем индейка на Рождество. А пока можно войти в курс дела. Все равно банк не даст мне ссуду на такую авантюру, и отец гарантии не подпишет, даже если бы и дали. Война — это плохо для бизнеса.
Сидни направился к ожидающей его машине легким, пружинистым шагом. Щегольская кожаная куртка на меху и заправленные в высокие сапоги галифе придавали ему бравый и воинственный вид, но от белого шелкового шарфа, который так изящно мог бы развеваться по ветру, Сид, вздохнув дома перед зеркалом, отказался. В конце концов, он мирный авиатор-любитель, а не военный летчик, а пускать пыль в глаза — удел дураков.
Блерио покатился по траве, оторвался от земли, гудение мотора и свист ветра слились в оглушительный рев, но Сидни только улыбнулся. Здесь, в небе, он был свободен, счастлив и далеко от всех треволнений земной жизни. Там, внизу, люди могли бороться за место под солнцем, здесь ему принадлежало все — бескрайняя синева, и золотистый свет, и высокое облачко, которое он когда-нибудь непременно догонит и дотронется до него рукой.
Блерио вернулся на летное поле, и Сидни издалека разглядел стоящую рядом с высоким и стройным Куртом крепкую фигуру в синем костюме и котелке. Отец, зная, где сын проводит выходные, нашел его здесь, на Гарвардском аэродроме, а это означало, что у него есть не терпящие отлагательства новости. Сид заглушил мотор, кивнул подбежавшему механику и заторопился к ангару.
Мистер Мейсон, преуспевающий владелец страховой компании, никогда не утверждал, что его предки прибыли в Новый Свет на легендарном корабле или выжили в Джеймстаунской резне. Но ко времени Войны за независимость, семья уже прочно осела на новом месте, и писаный маслом «Мэйфлауэр» кисти молодого, но несомненно талантливого бостонского художника, украшал его кабинет. Сидни всегда чувствовал, что полученное при рождении второе имя его слегка обязывает. Из поколения в поколение Мейсонов непреклонный пуританизм первопоселенцев тихо дрейфовал в надежную гавань здравомыслия и прогресса, ограничившись к появлению на свет Сидни крещением, венчанием и похоронной речью на фамильном участке кладбища. Но вера в свободу, демократию и равные возможности вполне заменила Мейсонам религию, и разразившаяся в Европе война, хотя и нанесла ей серьезный удар, но поколебать так и не смогла.
— Привет, старик! — улыбнулся Сидни, обмениваясь с отцом крепким рукопожатием. — Каким ветром?
— Ты уже читал новости, парень? — мистер Мейсон немедленно перешел к делу. — Французы остановили Мольтке на Марне.
— И? — Сидни снял очки и прищурился, то ли от удивления, то ли от яркого света. — Стоило за этим мчаться на аэродром?
— Доброе утро, мистер Мейсон, — вступил в разговор Курт, — как поживает миссис Мейсон?
Сидни хмыкнул. Курт не раз говорил ему, что отношения в их семье выходят за пределы его понимания. Приятельские, почти панибратские отношения Сида с отцом в личных делах никак не вписывались в представления Курта о должном уважении и почитании родителей, зато сугубо деловые во всем, что касалось денег, противоречили взглядам на крепкую семейную связь и взаимную поддержку. Мистер Мейсон не пожалел денег на образование сына и позволил ему выбирать профессию по душе, хотя семейный бизнес ничего общего с техникой не имел, но с момента получения диплома Сидни отправился в свободное плавание, и ему даже в голову не пришло бы попросить у отца денег ни на новый костюм, ни на аренду аэроплана, ни на оплату счетов за воду и электричество.
Бизнес есть бизнес. Таково было семейное кредо, и мистер Мейсон в очередной раз доказал это, проигнорировав вежливый вопрос о здоровье обожаемой супруги.
— Похоже, к Рождеству они не успеют, — продолжил отец, демонстрируя сыну передовицу в «Бостонском журнале», — вечером мы с мамой идем в мюзик-холл, и я поторопился тебя предупредить. С тебя же станется все воскресенье газету не открыть.
— Черт! — Сидни сорвал с руки перчатку и хлопнул себя по бедру. — Паршивые новости, старик. Переговоры накрываются медным тазом.
— Я недавно говорил с Чарли Уоткинсом, — ободряюще подмигнул отец, — он ведет дела с голландской компанией «Виссер» и мог бы свести вас с их представителем.
— Спасибо, па! — Сидни подбросил перчатку в воздух, поймал и передал Курту. — Ты как нельзя вовремя. Мы чуть было не подписали контракт с одной германской фирмой.
— Вот именно, — недовольно заметил Курт, — и я не понимаю…
— Соединенные Штаты — нейтральная страна, мистер Хорхмайер, — укоризненно поджав губы, сообщил мистер Мейсон, — если бы Германия победила до того, как контракт войдет в силу, это была бы дальновидная сделка. А торговать с одной из воюющих сторон, не будучи уверенным в ее победе — не самое разумное деловое решение.
— Мне казалось, — неуверенно начал Курт, — что вы верите в победу Германии, мистер Мейсон. Мне даже казалось, что вы желаете ей победы. Но вы, конечно, правы. Вступление Британии с Доминионами в войну многое меняет.
— Хочешь напомнить, что всего сто лет назад мы с англичанами в глотку друг другу вцеплялись? — рассмеялся Сидни. — Было дело. А французам они тогда вместе с пруссаками жару задали. И Лафайету мы не зря памятники ставим. Брось это, Курт. Бизнес есть бизнес. Война ему вредит, но долгая память, пожалуй, вредит еще больше. Мы поговорим с голландцами и оставим старые обиды историкам. Не то придется вспоминать, кто за кого был в Семилетнюю войну и сколько рыцарей англичане перестреляли при Кресси. А там и до неандертальцев доберемся.
— Наверное, ты прав, Сид, — понуро ответил Курт, — мы оба — американцы, и должны соблюдать нейтралитет. Хотя, по правде сказать, французы меня удивили. Не ожидал, что они остановят железную лавину на дороге в Париж.