Клим вздохнул, молча кивнул, застегнул пиджак, и мы пошли дальше. С каждым шагом, с каждой секундой кипящая во меня ярость становилась сильнее, и я уже всерьёз опасался, что могу наломать дров. После разговора с Ариной настроение и так были ниже нуля. На это сверху легло возмущение гадким поступком Троекурова. Я находился в таком взвинченном состоянии, что был готов взорваться в любой момент и по любому поводу.
Мы вошли в аудиторию, хотя правильнее будет сказать, влетели за десять минут до начал пары. Почти вся группа, в том числе и Троекуров, уже сидели на своих местах. Я не стал подходить к губернаторскому племяннику, чтобы не поддаться соблазну разбить ему нос, а сказал чуть ли не от порога:
— Троекуров! Пойдём поговорим.
— Говори здесь, — усмехнулся избалованный аристократ. — Или при всех не можешь?
— Хорошо, при всех так при всех, ты сам так решил, — сказал я и подошёл к Троекурову.
Он оглядел меня с нескрываемым презрением и произнёс:
— Только давай быстрее, я занят. Чего хотел?
Троекуров совершенно не напрягся. Видимо, за полтора года он сильно уверовал в своё могущество и просто не допускал, что на всё это может найтись противодействие.
— Чего я хотел? — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не разбить-таки ему нос. — Да так, мелочь, по большому счёту. Принеси извинения Климу и пообещай оставить его в покое.
— Вот ты дурак, — обратился Троекуров к Климу. — Тебе мало вчерашнего? Жаловаться побежал?
Меня уже почти разрывало от ярости, но я каким-то чудом держался.
— Ничему тебя жизнь не учит! — с умным видом сказал Троекуров Климу и самодовольно ухмыльнулся.
— Это моя фраза, урод! — окончательно вскипел я. — Это тебя жизнь ничему не учит.
Дальше я сделал всё очень быстро. Троекуров даже сказать ничего не успел, как левой рукой я уже держал его за волосы, а правую, точнее, выросший из неё короткий и острый ледяной клинок — у горла.
Троекуров побледнел и, казалось, даже дышать перестал. Клим тоже выглядел очень испуганным — видимо, представил, что в случае чего, ему тоже достанется. Вся группа просто затихла и ожидала развязки истории. И на фоне всего этого раздался невероятно спокойный голос Корецкой:
— Это нечестно.
— Это ты мне? — удивившись, спросил я.
— А кому же ещё? — ответила Дарья. — Ты тут один себя ведёшь недостойно.
Это была такая наглость с её стороны, что я опешил. Я пришёл добиться справедливости, а меня обвиняли в недостойном поведении.
— Уйди, не зли! — рявкнул я на Корецкую и обратился к Троекурову: — Говорю всего один раз! Слушай внимательно! Сейчас тебе предстоит сделать выбор. Или ты приносишь извинения Климу и даёшь слово дворянина, никогда никаким образом ему не вредить, или я отрезаю твою башку и выбрасываю её в окно. Для тебя это будет конец. Пока позовут лекаря, пока найдут и принесут голову, сам понимаешь, шансов на спасение никаких. Выбирай!
— Ты об этом пожалеешь, — прошипел Троекуров.
— Даже не буду на этот счёт спорить. Однозначно пожалею. Но что поделать, если по нормальному ты не понимаешь.
— Ты не просто вылетишь из академии, ты сядешь в тюрьму, — продолжал шипеть племянник губернатора.
— Не сяду, — ответил я. — И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что ты подлец и моральный урод, но не дурак. Ты извинишься.
— Но из академии ты вылетишь.
— Тут да, вполне возможно. Но хватит обо мне. Давай уже проси прощения, Клим ждёт.
«И не только он», — подумал я, глядя на сгорающую от любопытства группу.
— Это нечестно! — снова произнесла Корецкая, на этот раз довольно дерзким тоном.
— Отвали! — огрызнулся я.
— Другой реакции я от тебя и не ожидала.
— А чего ты ожидала? — вскипел я. — Чего ты, вообще, лезешь не в своё дело? Что нечестного ты увидела? Дружок твой Клима донимает постоянно, издевается над ним, угрожает расправой, прикрывается дядькой. И это всё нормально и честно. А я хочу это всё прекратить, и это нечестно. Обалдеть логика!
— Использование боевых заклятий на территории академии, кроме арен, запрещено! — заявила Корецкая.
— Знаю.
— Поэтому Родион не ожидал от тебя нападения с использованием магии. А ты поступил нечестно и подло. И теперь ты не оставил ему выбора.
— Я оставил ему выбор: извинения или башка в окно!
— Это не выбор! — стояла на своём Корецкая. — Ты нечестным путём поставил его в заведомо безвыходную ситуацию. Если бы ты во время поединка приставил клинок к его горлу и потребовал извинений, это был бы выбор.
Дарья смерила меня презрительным взглядом и обратилась к Троекурову: