— Родион, не стоит расставаться с жизнью из-за этого психа. Если ты принесёшь извинения, тебя никто не осудит. Все видят, что у тебя нет выбора. Этот простолюдин не знает, чем отличается поединок чести от подлого нападения в учебной аудитории.
Корецкая так всё ловко вывернула, что вместо защитника обиженного Клима, в глазах всей группы я уже выглядел психом, нарушающим правила и законы. Эта девчонка оказалась не так проста, как можно было подумать, глядя на неё со стороны — вот так всего несколькими фразами она перевернула ситуацию с ног на голову и спасла репутацию своего дружка.
Почти спасла. Даша не учла одного момента — она своими рассуждениями о чести и поединках сама подкинула мне зацепочку, как вывернуть ситуацию обратно. А хвататься за зацепки я уже научился. Жизнь научила. Я быстро убрал клинок, отпустил Троекурова и сказал Дарье, а заодно и всей группе:
— Я принимаю претензию и признаю, что поставил Родиона в ситуацию без выбора. Поэтому мы поступим по-другому.
После этого я посмотрел в лицо губернаторскому племяннику и обратился уже к нему:
— Ты повёл себя недостойно. Ты третируешь Клима за то, что он общается со мной. Я воспринимаю это как личное оскорбление. Я требую от тебя извинений перед Климом за избиения и передо мной то, что настраиваешь против меня группу. И требую обещания оставить Клима в покое. Если ты не извинишься и не дашь слова дворянина не трогать Клима, то я вызываю тебя на поединок. И неважно, где он состоится, на арене в академии или в каком-либо оговорённом нами месте, я обещаю, что на этом поединке я отрежу тебе голову. А ты знаешь, что я могу.
После этого я с некоторой язвительностью в голосе спросил Корецкую:
— Ну что, теперь у него есть выбор? Больше у тебя нет ко мне претензий?
— Теперь выбор есть, теперь всё честно, — на удивление легко согласилась Дарья и обратилась к Троекурову: — Родион, ты можешь принять вызов и проучить этого простолюдина.
Корецкая выглядела такой радостной, что я аж удивился. Похоже, она думала, что помогла своему другу. По кислому лицу Троекурова я сделал вывод, что он такой помощи не очень-то и рад. Он насупился и смотрел на меня ненавидящим взглядом.
— Давай уже, или принимай вызов, или извиняйся! — сказал я. — Сейчас преподаватель придёт. Не хочу растягивать этот цирк на полдня.
— Родион, прими вызов! — чуть ли не требовала Корецкая.
— Я принесу извинения, — еле выдавил из себя Троекуров.
— Что? — воскликнула его подруга, не веря своим ушам.
— Что ты «чтокаешь»? Сказал же, принесу извинения, — прошипел губернаторский племянник, затем он смерил меня ненавидящим взглядом и произнёс: — Приношу свои извинения, что настраивал против тебя группу.
— Я принимаю твои извинения и зла не держу, — ответил я.
Троекуров скривился от злости и обратился к Климу:
— Приношу свои извинения за то, что доставлял тебе проблемы, и даю слово дворянина, что это не повторится.
— Я принимаю извинения, — сказал Клим.
Троекуров сидел злой, покрасневший, униженный, готовый провалиться от стыда сквозь землю. Все поняли, что шоу закончилось, и стали заниматься своими делами. Но, как оказалось, шоу не закончилось — точку в нём решила поставить Корецкая. Она подошла к столу, за которым сидела вместе с Троекуровым, демонстративно собрала свои вещи и перенесла их за свободный стол в другой части аудитории, бросила уничижительный взгляд на губернаторского племянника и с нескрываемым презрением в голосе произнесла:
— Трус!
Это было что-то сродни контрольному выстрелу в голову побеждённого мага. И настолько эффектно и жёстко, что мне даже стало немного жаль Троекурова. Правда, совсем немного, особой жалости у меня этот избалованный папенькин сынок не вызывал.
Сразу же после эффектного окончания шоу пришёл преподаватель, и началось занятия. А после пары Троекуров первым сорвался с места и выскочил из аудитории. Сомнений в том куда он побежал, у меня не было.
Мои догадки подтвердились совсем скоро. Второй парой у нас стояли Основы защитных заклятий. Этот предмет вёл Гурьев, и только он объявил тему занятия, как открылась дверь и в аудиторию, извиняясь, вошёл ассистент Милютиной Пётр и сказал, что меня срочно вызывает ректор. Разумеется, Егор Андреевич меня отпустил.
Не успел я выйти из аудитории, как со своего места вскочил Клим и произнёс:
— Егор Андреевич, разрешите пойти с Андреевым!
— Тебя, вроде не звали, — заметил Гурьев.
— Тогда просто разрешите выйти! Мне нужно в туалет.
Преподаватель развёл руками и сказал: