- Скверное дело! Эта баба не должна выйти отсюда живой, иначе мы пропали. Вы не могли прикончить ее где-нибудь и не тащить ее сюда?
- Она бы рассталась с жизнью куда легче, чем заслужила, брат.
- Что вы хотите?
- Отдать ее нашим мужчинам. Паулина получит ее напоследок.
Пепе, помедлив, кивнул.
Паулина, с видом королевского прокурора, вершащего правосудие, ободрала с бывшей хозяйки все, что на той еще оставалось от одежды. Сразу же над ней будто сомкнулась темная волна, уволакивая подсудимую в большую хижину на каменистом склоне.
- Как та монашка: и досыта, и без греха, - съязвил кто-то. Фраза запомнилась, хотя было не смешно. Когда мучитель попадает в руки жертв - не бывает ничего справедливей и страшней. Мы в течение нескольких дней или уходили в лес, или отсиживались в своей хижине, и всем было не по себе, хоть мы и знали, что все правильно.
Когда однажды вечером Паулина наконец пришла и села у порожка, молча поставив в сторону топорик, и беззвучно заплакала - у меня будто свалился с души камень. Все кончено, и слава богу. Мулатка плакала, вздрагивая всем телом, и слезы скатывались по щеке, на которой пунцовело свежее, величиной в серебряный песо, клеймо в форме шестигранной снежинки. Она долго плакала, смывая слезами ужас, мирный человек, ставший палачом по непостижимому повороту судьбы.
Каники сказал:
- Это дело надо довести до конца.
- Что еще тут не сделано? - возразил Факундо.
- Кое-что осталось! Поедете со мной?
На другое утро мы уже собрались в неблизкую дорогу. Ехали большой компанией, Пипо снова взял на седло Паулину. У коня куманька лежал на холке мешок из грубо выделанной оленьей шкуры. В нем уместилось то, что осталось от гордой доньи Марии де лас Ньевес Уэте Астуа - таким было ее полное имя.
Оставили лошадей на Грома и Пипо в лесу на границе тростникового поля. Паулина шмыгнула в тростник, мы следом с оружием наизготовку.
Среди рубщиков, орудовавших мачете на другом конце поля, Паулина рассмотрела своего мужа. Почему-то рядом не было видно ни одного надсмотрщика, что всех удивило... Старик рассказал, что произошло в Вильяверде.
Переполох был страшный! Все негры имения оказались взаперти. Но в доме осталась недавно нанятая белая горничная госпожи, которая до утра не осмелилась высунуть носа, но утром все же пошла посмотреть, что случилось, и освободила связанных стражников. Ни майораль, ни раненые не дожили до рассвета. Четверо негров ранено нашими пулями, один плох, неизвестно, выживет ли. Стражники, что уцелели, привели жандармов. Жандармский чин, что распоряжался следствием, велел отыскать прежнего майораля - надо же было хоть кому-нибудь следить за хозяйством.
Этот офицер не поленился расспросить всех, начиная от стражников и кончая самым тупым негритенком: что и как происходило? Он проследил наш след до болота, где собаки сбились. Он поднялся на горку, где обнаружил следы трехдневной стоянки. Он, наконец, задался вопросом: почему напали именно на эту усадьбу и почему владелицу не убили, а похитили? И тут-то он наслушался от негров такого, что волосы вставали дыбом: и про Фермину, и порки, и измывательства над пассиями прежнего владельца.
Жандарм схватился за голову, но эта сторона дела не входила в его ведение, и он продолжал расспрашивать о тех, кто налетел так дерзко. Подобрал все оставшиеся стрелы, осмотрел пули, вынутые из тел пострадавших, и снова и снова спрашивал: кто был с Каники? Как выглядели те трое? Наконец углем по бумаге сделал три рисунка: предполагаемые портреты. Негры мялись и жались - вроде то, а вроде не то, но стражники, натерпевшиеся страху на десять лет вперед, признали сходство.
Стали искать наследников. Далеко ходить не пришлось, у хозяйки была младшая сестра, - замужем за каким-то мелким чиновником из Гаваны, по имени донья Вирхиния. Она явилась на четвертый день, неизвестно как успев одолеть неблизкую дорогу от столицы, одна, без мужа, и вела себя спокойно и подчеркнуто доброжелательно. Глаза ее горели при виде всего богатства: имение с почти сотней рабов! Но права у нее были птичьи, пропажа старшей сестры не означала ее смерти, стало быть, вступление в наследство откладывается на долгий срок, хотя в конечной судьбе сеньориты никто не сомневался... а до тех пор опека и шаткое положение. Мог объявиться другой дальний родственник, и тогда тяжбе конца не предвиделось.
Одно хорошо: духом ведьмы больше и не пахло. Неграм это было самое важное. Они - чего сроду раньше не бывало - с охотой взялись за работу, надо было делать ее за себя и за тех, кто не мог оправиться от истязаний, а старик майораль не успевал везде, вот и случилась невиданная штука, что негры рубят тростник без надсмотрщика... Но мазать пятки салом никто не собирался: худшее позади.
- Найди-ка мне донью наследницу, - попросил Каники Паулину. - Я хочу на нее посмотреть.
Мулатка прямиком пошла в усадьбу, разыскивать сначала управляющего. Старик испанец ей даже обрадовался. Он ничуть не удивился тому, что экономка вернулась, и ничуть не сомневался, что более чем месячное отсутствие сойдет ей с рук без последствий. Самолично отвел представить новой хозяйке.
С новою сеньорой разговор шел сначала о том, о сем, о прежнем владельце, о разорении из-за непомерной своры, о жестокосердии сестрицы, и, наконец, Паулина ловко закинула удочку, выразив уверенность, что при новой хозяйке, такой разумной и обходительной, дела в имении пойдут прежним благополучным порядком, когда и негры сыты и веселы, и хозяева как сыр в масле катаются.
Донья Вирхиния сразу клюнула на приманку, посетовав, что не все так просто, что еще уйма судебной волокиты.
- За чем дело стало? - спросила степенно экономка. - Ваша сестрица, не тем будь помянута, сама накликала на себя смерть.
- Факт смерти не доказан, милая моя Паулина.
Паулина "милую" пропустила мимо ушей, поскольку дур в экономках не держат.
- Вы могли бы вступить во владение хоть с сегодняшнего дня.
- Так? Что для этого надо сделать?
- Взять бумагу, чернила, перо и пойти со мной.
- Далеко?
- Нет, сеньора, не очень. В лесочек тут не далеко.
- Что же я буду там, в лесочке, писать?
- Обязательство на отпускную для меня, как только станете хозяйкой имения.
Крючок был проглочен, и рыбку потянули в нужном направлении. А на бережку уже сидел Каники, поджав ноги и покуривая. Рядом лежал мешок.
Донья Вирхиния перепугалась до дурноты.
- Каналья, куда ты меня привела? Кто эта протобестия?
А куманек в ответ с невозмутимой улыбкой:
- С тем, кто доставил тебе изрядное состояние, могла бы и повежливей.
- Так ты Каники?
- Он самый.
Это известие даму почему-то даже успокоило.
- Что тебе от меня надо?
- Наоборот, тебе от меня, - и вытряхнул мешок.
Я смотрела из-за кустов, и то мне стало не по себе. А дама была не храброго десятка, и ее вовсе стало мутить. Паулина привела ее в чувство.
- А теперь, сеньора, письменные принадлежности. Надо написать две бумаги.
Одна представляла отпускное свидетельство на имя Паулины Вильяверде. Грош цена ему была без подписи и печати нотариуса, однако оно было написано по всей форме.
- Теперь под диктовку еще одну бумагу... - и куманек начал диктовать. Сеньора писала с вылезшими на лоб глазами. Немудрено: смысл бумаги состоял в том, что она, вышеназванная сеньора, вступила в сговор с разбойником Каники, цель которого состояла в похищении и убийстве ее сестры.
- Готово, - сказала она.
Филомено потребовал лист и поглядел на то, что там было написано.
- Сеньора думает, что я неграмотный, а я грамотный. Пиши по новой, если хочешь получить останки сестрицы и жирный кусок.
- Для чего тебе это? - возмутилась дама. - Тут все от первого до последнего слова неправда. Это грешно! Можно мстить человеку, но оставь в покое труп. В конце концов, она моя сестра, и я обязана похоронить ее по-христиански.