Выкрасть бедолаг можно было - глушь, в которой стоял кафеталь, позволяла это сделать без риска. Но куда бы мы дели эти шестнадцать человек? В бега они не хотели. Нечего было думать доставить их на место к хозяевам, за столько-то миль. Мы прикидывали и так и эдак. Можно было бы, конечно, известить об этом местного альгвасила. Ну, а если тот получил взятку? Запросто могло быть такое. Тогда бедолагам придется еще хуже: скорее всего, увезут в другое место, где помочь будет некому.
- Хватит головы ломать, - сказала я наконец. - Отправим письмо капитану Суаресу. Будьте уверены, обрадуется возможности отличиться.
Адрес жандармского управления у нас был, остальное трудностей не представляло. Когда Филомено отправился в Тринидад, навестить нинью, он позаботился о том, чтобы письмо отправили по назначению. Можно себе представить, что за впечатление произвело это письмо в жандармерии. Однако действие возымело сразу. Через несколько недель при случае мы как-то навестили этот кафеталь. Он выглядел заброшенным, из прежней большой команды копошилось там два-три человека. Действительно, налетели жандармы; краденых негров расковали и увезли, хозяин попал под арест.
Дело было сделано чужими руками, - единственный раз так легко и просто.
Шли недели и месяцы. Мы все больше и больше втягивались в эту отчаянную жизнь. Ах, какое было время: отчаянное, бесстрашное... и этим страшное. Мы не берегли свои жизни и лезли напролом. Мы не полагались на судьбу, мы о ней не думали. Как повернет наши судьбы Элегуа, на какой путь направит бог перекрестков Легба? Призрак солнечного дома пропал, растаял в зеленом сумраке леса, в синей дымке над Эскамбраем. Как во сне, урывками, помню себя - среди языков огня, с неистребимым запахом гари на волосах, дико перекошенное лицо какого-то домашнего палача, которого едва не пополам разрубила ударом мачете с лошади, запекшуюся кровь на руках, на отточенном лезвии. И словно в другом мире - хрустальные капли воды, пение цикад, трава и ласкающее солнце. Трудно и страшно вспоминать все это, но жить так было не страшно. Тоска ли, дым, туман застилали нам глаза.
Ах, где вы, наставления в христианских добродетелях почтеннейшей миссис Дули? Сама себя не узнавала я тогда. Неужто это та самая лощеная, разряженная парадная горничная, любовница хозяина и наперсница хозяйки? Да полно, было это или не было? Шуршащие шелковые платья в оборках, тугой крахмал и кружева нижних юбок, стук каблуков по мраморному полу, тяжелый блеск серебра, кипень белоснежных скатертей и салфеток с вербеновым и лавандовым ароматом, тонкий перезвон бокалов на подносе? Их сменили парусиновые рубаха и штаны до колен, пропахшие лошадиным потом, гарь костров, тяжелое мачете и пистолет на широком кожаном поясе, босые потрескавшиеся пятки, чашки из скорлупы гуиры, арбалет и стрелы за спиной. Я из него била без промаха, также как из двуствольного "лепажа", стала неутомима верхом не хуже, чем сам Факундо. Похудела и обзавелась такими мускулами, что в пору любому мужчине. А главное, все мы - Факундо, Идах, малыш Пипо, которого брали с собой все чаще и, уж, конечно, я не в последнюю очередь, прониклись духом отчаянного сорвиголовства, исходящего от Каники, молчаливо и без обсуждения признанного старшим среди нас. Черно-серебряный плащ смутьяна летел над нашими головами, и ни его, ни нас не брала никакая смерть.
Каники продолжал время от времени наведываться то в Тринидад, то в Касильду, - бывал задумчив и тих первые два-три дня по возвращении, потом встряхивался и предпринимал очередную отчаянную вылазку, и каждый раз все дальше и дальше от нашего паленке, к молчаливому одобрению Пепе. Мы добрались до Хикотеа - Ориенталь в провинции Камагуэй на восток, а на западе заходили далеко за Хикотеа - Оксиденталь, за речку Дамухи, вплоть до Коралийо на северном побережье. Оттуда оставалось рукой подать до Карденаса и Санта-Анхелики, и не так уж опасно было проехать ночью тридцать пять миль вдоль поросшего манграми глухого побережья, подняться по заболоченной пойме речки Ла-Пальма, а потом свернуть по ручью, на берегу которого я ожидала милого в памятную ночь бегства... Но я не знаю, что меня удерживало. Во всяком случае, не тень убитой вдовушки. Вслед за ней последовали на тот свет другие, отправленные моими руками. Ни об одном из них у меня нет желания сожалеть или мучиться угрызениями совести вплоть до сегодняшнего дня.
Время от времени Филомено приносил газеты с описанием очередной проделки... Мне было интересно, что по-прежнему там красовались три рисунка мужских лиц, а про меня - ни словечка. Но цифры под каждым рисунком все росли, и ясно становилось, что скоро на нас откроется большая охота. Нас спасала подвижность, быстрота переходов и то, что мы заявляли о своем существовании в местах, отстоящих друг от друга порой на сотню миль, так что рассчитать наше местопребывание было весьма затруднительно. Тревожным знаком было то, что нас начали ожидать и преследовать более упорно и настойчиво, чем раньше.
Однажды нас выследили. Точнее, это случалось не однажды. В сухой сезон не всегда можно спрятать следы. Это было недалеко от Энкрусихады, за Санта-Кларой. Там на одном кафетале был надсмотрщик, по которому давно плетка плакала - плакала ну и доплакалась. Время было под вечер, когда негров собирали уже домой, и, управившись со своим делом, мы дали ходу. Уже в темноте ушли к югу - туда, где поднимались первые лесистые отроги Эскамбрая. Там было довольно безлюдное место, - но между ним и теми глухими урочищами, где можно пропасть без следа, лежала Санта-Клара и отходящие от нее большие дороги.
Забыла сказать, что с нами в тот раз был Филоменито, - Пипо, как продолжали мы его называть. Ему уже исполнилось семь, и молодец был хоть куда. Жизнь у него, конечно, была совсем не той, что полагалась по его годам. Но и хваток был парень не по годам, и чуток, как зверек - умнеть приходилось поневоле. Он не знал аза в глаза - при такой редкости, как грамотные родители, - но умел владеть конем и всем оружием, какое у нас было. Дитя, заквашенное на войне. Конечно, мы избегали брать его с собой на вылазки заведомо опасные. Но в тот раз не предполагалось ничего особенного, и в этот кафеталь заглянули, можно сказать, случайно. Но случай - он висит над головой, как камень на скальном карнизе, и рано или поздно сваливается на голову.
Неподалеку от этого кафеталя случился отряд негрерос. То ли они там были по работе, то ли оказались нечаянно - кто разберет! Может быть, у них имелась особо хорошая ищейка, а скорее всего - продувная бестия из числа ловцов, что сумела распутать хитросплетения наших следов. Так или иначе, но нас выследили и догнали на дневке в укромном распадочке, и не застали врасплох лишь потому, что Серый - мой выкормыш, недреманый сторож, мой приемный сынок то ли почуял, то ли услышал их за добрую милю и забеспокоился, глядя в сторону, с которой мы пришли. Мы ему доверяли безоговорочно. В минуту бивак был собран, кони взнузданы. Когда мы вскочили в седла, уже можно было в отдалении расслышать собачий лай.
Была вторая половина дня - как теперь соображаю, часов около четырех, и времени до темноты оставалось уйма. Ни слова не говоря друг другу, мы взобрались на гребень холма, - но всматриваться в зеленые волны внизу было бессмысленно. Лес укрывал наших врагов так же хорошо, как и нас; но наверняка их было больше, чем нас.