Но только мы этого часа дождались и хотели спускать плотики на воду - послышались плеск воды о борта, шум перекладываемого руля, приглушенные голоса команд. Все попрятались по кустам, а большая барка - шагов в двадцать пять в длину - причалила ровно к тому месту, где мы собирались спускаться. Люди на ней ловко и умело ошвартовались о каменные зубцы в крошечной бухточке, едва вмещавшей развалистый корпус.
На палубе было трое, судя по голосам.
- Чтобы к полуночи - как шлюха с танцев! Если нас в этой щели застанет отлив, мы не пробьемся в лагуну до завтрашней ночи.
- Чертовы негры! - добавил другой. - Из-за них честному контрабандисту лишние хлопоты.
- Я быстро, - сказал третий. С кормы послышался плеск - спускали на воду ялик. - Не думаю, чтобы их пришлось долго уговаривать. Спусти-ка мне дюжину красного, Хорхе. Мы же не те, кого они ждут.
Ясно, что ждали нас, а не контрабандистов - эти всегда везде проныривали. Ялик отплыл, едва слышно поплескивая веслами. Двое оставшихся покуривали у борта, огоньки их сигар в безлунной ночи горели так близко, что, казалось, рукой подать - только протяни ее с невысокого берега. Когда испанцы затягивались, во вспышках были видны руки и лица. Они вполголоса переговаривались и никуда не торопились.
Сзади послышалось какое-то шевеление. Свись, свись! Оба контрабандиста упали на палубу. Спрашивать не приходилось, и так знала, кто постарался. Попрыгали вниз, Каники - первый. Пошарил где-то и бросил на берег дощатые сходни.
- Живо, заводите лошадей, сами лезьте. Время, негры! Поторапливайтесь.
С гор тянул теплый ветерок, он сразу зашевелил и расправил косой парус, поднятый Каники. Под тяжестью людей и лошадей суденышко огрузло едва не по самый палубный настил, неуклюже, боком выползло из укрытия. Я стала к рулю - я хотя бы имела представление о том, как это делается. Филомено поправлял парус, тихо указывая мне, в какую сторону и на сколько перекладывать румпель. Он единственный знал, как управлять парусником. Остальные тянули снасти по его команде. "Ну, негры, сейчас на ту сторону, - и в кусты. Там - трех миль не пройти - начинается такая чаща! Раньше утра нас искать не станут, а к утру - ищи нас!"
Мы до середины пролива не доплыли, как откуда-то снизу, как из преисподней, раздался приглушенный трюмными переборками дикий вопль:
- Слушайте, негры! Тут такое! Что тут есть!
Топоча, все хлынули вниз, и вопли стали громче. Я не могла отойти от румпеля, но Факундо появился сзади меня, едва не рыча.
- Это беда, - проговорил он. - Там выпивка, раньше, чем мы причалим к берегу, они все будут в стельку пьяны. Идах, старая каналья, тоже машет бутылкой и глотает из горлышка.
Парус заполоскал, и некому было привести его к ветру. Суденышко дрейфовало в узком проливе. Снизу слышались смех, визг, звон разбитого стекла. Захмелевший сброд хлынул на палубу с богатой добычей. Крышку люка оставили открытой, и из нее пробивался огонек свечки, при свете которой дуролом Данда разглядел нечаянное богатство.
- Эй, негры, - окликнул компанию Каники, - уже хороши? Приготовьтесь высаживаться, приплыли. Бросайте бутылки, на берег - и ходу. И не засните под кустами, пьяная рвань. Ни с одним не буду нянчиться.
- Почему это ты тут раскомандовался, китайский ублюдок? - спросил Кандонго голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Никого не было видно с темноте, - одни фигуры очерчивались смутно, и узнать спорящих можно было лишь по голосу.
- Потому что я умнее тебя, придурок, - отвечал Каники невозмутимо.
Удар, шум драки, возгласы, ругань, свалка. Факундо бросился в гущу, отвешивая оплеухи направо и налево. Я переложила руль так, что барка встала вдоль канала. Парус опять заполоскал. Пепе пытался образумить кого-то. "Вы что, с ума посходили?" - куда там! Я бы с удовольствием перестреляла недоумков, но вот стрелять-то и нельзя было из-за близости поста. Даже приглушенный шум и возня могли быть слышны на маяке - по воде ночью звук идет далеко и чисто. А хлопок моего "лепажа" прозвучал бы как пушечный гром. Между мной и мачтой храпели, переступали ногами испуганные кони, которых никто не придерживал за уздечки и не успокаивал. Внезапно один из них, буланый красавец, взятый из губернаторской конюшни в Сарабанде, прыгнул с борта и с плеском, фыркая, поплыл к тому берегу, который мы оставили. За ним - еще несколько, барка накренилась и черпнула бортом. Оставшиеся кони били копытами и готовы были кинуться туда же.
Посудина грозила опрокинуться, и это испугало охмелевшие головы. Снова по команде Каники кто-то успокаивал лошадей, кто-то тянул снасти. Мы давно уже миновали место, где собирались причаливать. Барка стояла кормой почти точно по ветру и ходко, устойчиво шла к устью пролива, в сторону открытого моря.
Под легким северо-восточным ветром мы проскочили канал по высокой приливной воде. Когда растаяла в темноте черная кромка берега, Филомено распорядился еще раз перекинуть снасти и руль - и барка по плавной дуге повернула вправо, на запад. Ветер усилился, перегруженное судно тяжело шлепало с одной длинной, пологой волны на другую.
Откуда-то сзади поднимался серп молодого месяца.
Каники велел закрепить снасти и подошел сменить меня на руле. Вертевшегося рядом Пипо послал зажечь сигару от свечки, догоравшей в трюме. Там шумели голоса и мелькали тени: на смену одной опустошенной бутылке откупоривалась другая.
- Кто сказал, что на воде нет следов? - спросил куманек. - За нами, например, тянется след из вереницы пустых бутылок.
Вздохнул, затянулся вкусно пахнущим дымом.
- К утру, если доплывем благополучно, придется спускать их на берег, как дрова. Слава богу, на этой посудине троих достаточно, чтобы управиться с парусом и рулем. А нас здесь трезвых пятеро, считая Пипо и Серого. Так или нет?
Он снова затянулся. При свете вспышки стало видно, что костяшки пальцев сбиты. Из ссадин сочилась кровь и коркой засыхала на коже.
Взошла луна, и сразу стало видно, что мы движемся с большой скоростью. Каники еще до света рассчитывал свернуть в залив Кочинос, а если будет возможно - пройти немного вверх по речке Анабана. Это составляло миль шестьдесят и было вполне возможно, если ветер не переменится. В случае если он переменится, мы могли бы спокойно высадиться в любом месте шпоры Сапаты под спасительный зеленый полог лесов. Но Каники говорил, что ветерок станется неизменным, и оказался прав.
Этот ветер, так благоприятствовавший нам всю дорогу, оказался в ее конце нашим противником. Залив Кочинос круто поворачивает на север от моря. Мы не сумели направить перегруженное, глубоко сидящее судно галсами против норд-норд-оста, посвежевшего к утру. Чудом нас пронесло мимо коралловых рифов, мимо мыса Пунта-Пальмийяс, и лишь под его прикрытием в заливе, усыпанном мелкими островками, команда из одного моряка, нескольких сухопутных крыс и кучи перепившихся негров причалила барку среди корявых мангров.
На востоке серело.
Чертовы негры! Они спали вповалку где попало, и от них разило перегаром. Двое девчонок безуспешно трясли толстуху Долорес. Младшая обливалась слезами: боялась, что мать умерла.
Каники качал головой, и впервые на его лице я увидела откровенную злость.
- Проклятое пойло! Знал бы, покидал бы все в воду сразу. Чертовы негры! Пришлось разбить сопатки двоим-троим дуракам. Унгана, скажи, что с ними делать? Ах, негры, негры, что с них взять? Пропадем с ними, верное слово!
И решительными тычками принялся поднимать Идаха - он, к слову сказать, набрался не слабее всех прочих.
Факундо прикидывал, как свести оставшихся лошадей. Пипо полез в трюм: там ему что-то приглянулось. Барка была нагружена ящиками с вином, тюками, корзинами, коробками. Кое-что уже распотрошили. В рассветном сумраке на палубных досках валялись пьяные негры, замотанные кто в штуки узорчатого шелка, кто в индийский муслин. От новехоньких тканей шел запах, перебивавший даже запах потного немытого тела.