Не думайте, однако, что я собираюсь доводить строгость до неуместной крайности. Вы хорошо знаете, что я вовсе не враг кое-каких удовольствий, полезных для здоровья и хорошего самочувствия молодых людей и даже взрослых мужчин. Мне не безызвестны требования природы, и я вовсе не хочу, чтобы мои сыновья жили как отшельники. Я отношусь с уважением к требованиям чувств, и г-н де Морамбер не мог бы пожаловаться на меня в этом отношении. Вот Вам, дорогой братец, новости, которые я хотела сообщить Вам. Мне хотелось познакомить Вас с событиями, происходящими в нашей семье. Я думаю, что Вы дадите им надлежащую оценку из глубины Ваших тихих Эспиньолей, где Вы, в конце концов, изображаете собой мудреца и философа, ибо Вы избавили себя от забот быть мужем или отцом и являетесь сейчас опекуном, как Вы пишите мне, причем все благоприятствует Вашей питомице, и мне остается только поздравить Вас с тем, что Вы так хорошо устроились с нею. Г-жа де Грамадек, которая не перестает интересоваться ею, сообщила мне, что получила от нее несколько прекрасно составленных писем. Я не удостоилась этого. Это маленькая неблагодарность, но она часто бывает свойственна молодости.
Впрочем, и Гогота Бишлон немногим лучше повела себя по отношению ко мне. Вместо того, чтобы возвратиться ко мне на службу, она предпочла остаться в Эспиньолях. Вольному воля. Правда, она из деревни, и, почуяв вновь запах навоза, она не могла уже больше оторваться от него. Кстати, о г-же де Грамадек. Представьте себе, что из Вандмона была похищена весьма крупная сумма денег. Воры проникли через часовню, где они тоже похитили несколько ценных предметов, да и повсюду оставили после себя грязный след. Такие дерзкие налеты не являются чем-то необычным; на улицах тоже небезопасно с наступлением ночи. Г-н лейтенант полиции видит в этом свидетельство растущей порчи нравов. Она была велика уже во время ночного убийства нашего несчастного Шомюзи. Надеюсь, что эта порча не проникнет в мой дом, и, как Вы видели, я приняла твердые меры закрыть ей доступ и загородить дорогу. Заканчиваю это письмо сложением к Вашим ногам свидетельств почтения, которые сыновья мои поручают мне передать Вам. Они находятся в настоящий момент подле меня и я занимаю их вязаньем. Исполняю их желание и остаюсь Вашей любящей сестрой
VI
Зима протекла в Эспиньолях наиспокойнейшим образом. Когда кончились ноябрьские дожди и туманы, погода стала ясной, и холод начал давать чувствовать себя. Он был довольно пронзительный, иногда даже жестокий. С ним боролись усиленной топкой каминов, ибо г-н де Вердло был зябок. Самый яркий огонь, самые горячие уголья никогда достаточно не согревали его, и он пододвигал, как только можно ближе, свое кресло к камину, чтобы ничего не потерять из удовольствия жарить свои ноги до такой степени, что кожа сходила с них. Помимо этого поджаривания, он надевал также на себя, в качестве защиты от сквозняков, пуховую шубу и меховую шапку. К ним он присоединял еще муфту, внутрь которой. была всунута фаянсовая грелка для рук, имевшая форму закрытой книги и наполненная кипятком. Эта фаянсовая книга была не единственным чтением г-на де Вердло. Он любил сладко подремать за страницами какого-нибудь тома. Кроме того, он любил еще поиграть каминными щипцами, лопаточкой для золы и поддувалом. Такие занятия заполняли все зимние дни г-на де Вердло, и, отдаваясь им, он терпеливо ожидал возвращения более мягкого времени года. Если в буфетной говорили еще о странном приключении с украденной лошадью и о воре, то г-н де Вердло, казалось, почти не вспоминал о нем. Когда же ему случалось думать о происшествии, то оно представлялось ему каким-то далеким кошмаром, и он предпочитал забыть его. Разве не привел он Эспиньоли в такое состояние, что они способны защищаться от всякой неожиданности? Да и чего было бояться? Пресловутый атаман и его шайка не появлялись больше с тех пор, как военные отряды объезжали окрестности, чтобы обеспечить безопасность дорог. Так что в Эспиньолях жили очень спокойно. Увлечение фехтованьем и стрельбой, с такой силой охватившее м-ль де Фреваль, улеглось. Лишь изредка схватывалась она с Аркнэном, чтобы не утратить приобретенных навыков, да всаживала порой несколько метких пуль в чучело, стоявшее на полянке. За исключением этих довольно редких тревог, манекен в плаще проводил счастливые дни, причем его треуголка служила стоком для дождя, если таковой шел, или вращалась на шесте по воле ветра, если дул ветер. В январе были довольно сильные метели, сопровождавшиеся обильным снегопадом, который обратил манекен в какого-то елочного деда, засыпанного снегом и обледеневшего.
Но все проходит, и через неделю погода изменилась, небо прояснилось, и засияло солнце. Снег растаял, и после этой интермедии зима продолжала идти своим чередом. Когда прошли январь и февраль, в марте так явственно стали ощущаться признаки, возвещавшие приближение весны, что Аркнэн предложил м-ль де Фреваль вывести лошадей и прогалопировать немного по полям.
Уже два месяца Аркнэн принужден был отказываться от сопутствования м-ль де Фреваль по причине боли в пояснице, не позволявшей ему держаться в седле. Между тем г-н де Вердло не хотел, чтобы Анна-Клавдия отваживалась выезжать за ворота замка без Аркнэна. Правда, Куафар предлагал заместить его, но Анне-Клавдии, казалось, не очень нравилась такая свита. К тому же, Гогота заявила, что Аркнэн заболеет, если Куафар узурпирует обязанность, ему не принадлежащую. Куафар хорош для взращивания салата и поливки брюквы, а не для того, чтобы гарцевать рядом с барышней. Узнав об этом соперничестве, Анна-Клавдия отказалась от своих прогулок, в которых однако чувствовала потребность, так что с удовольствием приняла Предложение Аркнэна возобновить их.
День был пасмурный и мягкий, лишь изредка налетали порывы резкого ветра, и спокойствие воздуха на несколько мгновений нарушалось ими. Земля не была больше мерзлой и гулкой, но сохраняла еще какую-то инертность и оцепенелость. Копыта лошадей отпечатывались на ней, но не погружались в нее. Животные, долгое время стоявшие на конюшне, обнаруживали нетерпение. Миновали пруд. В его спокойной воде отражался «старый флигель» эспиньольского замка, но скоро пропала из виду широкая угловая башня и высокая кровля замка. Перед всадниками открывалась дорога, проходившая среди коричневых полей между двумя рядами еще голой живой изгороди. Поехали галопом, м-ль де Фреваль впереди, за нею бравый Аркнэн, которого еще мучила поясница. Так они миновали болото Пурсод и у Бифочтэна въехали в лес. Тропинка продолжалась там, но скоро стала очень трудной и узкой, так как с обеих сторон ее тесно обступали деревья. Мох бархатил кору стволов. Запах земли смешивался с запахом опавших листьев. На кустике негромко пела птичка и упорхнула с мягким шумом крыльев. Аркнэн стал насвистывать.
Он с удовольствием смотрел на м-ль де Фреваль. Его ученица делала ему честь. Посреди тропинки торчал странной формы кряжистый пень. Лошадь Анны-Клавдии шарахнулась в сторону. Она обуздала ее. Так достигли они Большого Пригорка. Въехав на него, Аркнэн слез с лошади, чтобы подтянуть подпругу у седла Анны-Клавдии. Застегивая пряжку, Аркнэн смотрел на молодую девушку. С того дня, как карета привезла ее в Эспиньоли, жизнь на открытом воздухе и упражнения, которыми занималась она, совсем преобразили ее. Нисколько не утратив грациозности, она сделалась сильной. Она была теперь очень красивой, здоровой и крепкой, с выражением какой-то отваги и решительности на лице, но в иные дни это выражение сменялось печалью и непонятным недовольством, ибо никто в Эспиньолях и не помышлял прекословить ей. Г-н де Вердло предоставлял ей полнейшую свободу и не отказывал ей ни в одном из ее желаний, ни в нарядах, ни в безделушках. Несмотря на это баловство, Аркнэн часто замечал, что молоденькая барышня часто приходила в состояние какого-то странного возбуждения. В такие дни она не могла усидеть на месте и бродила по замку, как неприкаянная, витая мыслью где-то так далеко, что не замечала никого, даже сталкиваясь носом к носу с кем-нибудь из обитателей замка. В течение прошедшей зимы барышня не раз обнаруживала такое волнение и беспокойство.