— Одну минуту, — перебил Дойл, вынимая трубку изо рта. — Вы сказали, что никто не знает, как выглядит Цинь Су без театрального грима. И тем не менее он где-то поселился. Разве живущие там люди, к примеру тот же хозяин, не видели его в настоящем обличье?
— Нет, — вздохнул Великий человек. — Перед тем как куда-нибудь нагрянуть, Цинь Су посылает своего человека, чтобы тот заранее снял для него комнату. А потом приезжает он сам, правда, уже в гриме. Никто не видел его без грима, как бы того ни хотел. — Гарри небрежно махнул рукой. — Он делает это для пущей таинственности. Это якобы часть его мистической силы.
— И вы совершенно уверены, — сказал Дойл, — что это был грим?
— О, да. Никто никогда не видел, как Цинь Су приезжает в тот или иной город. На машине, в поезде или на пароходе. Разъезжает он без грима. Или загримированный под кого-то другого.
— Но как, вернее сказать когда, он превращается в настоящего Цинь Су?
Великий человек пожал плечами.
— Если он едет машиной, то, наверное, в ней и гримируется. Он наверняка пользуется общественными туалетами. Не исключено, что снимает другое жилье, куда может приходить незамеченным.
— Потрясающе, — сказал Дойл и покачал головой. — И вы уверены, что это Цинь Су пытался вас убить?
— Он сам признался. Через день после того случая я вернулся домой в Нью-Йорк, и вечером он мне позвонил. По моему личному номеру, и говорил со мной. Своим сценическим голосом. Он спросил, не хочу ли я научиться у него ловить пули. Разумеется, я ответил, что не нуждаюсь в уроках таких, как он. И предположил, что он сам, должно быть, нуждается в уроках стрельбы.
Дойл улыбнулся, не вынимая трубку изо рта.
— Молодец. Здорово вы его задели. — Он слегка нахмурился. — И вы сказали, он говорил с вами своим сценическим голосом?
— На сцене он разговаривает в протяжной восточной манере. Так он говорил по телефону и со мной.
— И, как я понимаю, этот восточный голос искусственный?
— Да. Признаться, у него есть кое-какие мимические способности. Потом он звонил мне еще несколько раз и все время говорил чужим голосом, с другим акцентом. Хотя никогда не скрывал, что это он.
— Как же он узнал ваш личный номер?
— Наверняка в телефонной компании дали. Думаю, он кого-нибудь там подкупил. Я несколько раз менял номер, но он каким-то образом его узнавал.
— И, как вы говорите, он угрожал вам перед поездкой в Филадельфию?
— Да. Это было мое первое выступление после истории в Буффало и последнее в Соединенных Штатах. Потом я отплывал в Европу. Он позвонил мне за два дня до отъезда и сказал, что с нетерпением ждет, когда я приеду в Филадельфию. Моя жена предложила рассказать все в полицейском управлении Филадельфии. Как я уже говорил, полиция пыталась его схватить, но безуспешно.
Дойл кивнул.
— А между вашими выступлениями в Буффало и Филадельфии его кто-нибудь видел?
— Никто. Он заключил несколько контрактов с маленькими театрами в небольших городах, а потом все отменил.
— Он так и не попытался разделаться с вами, пока вы были в Нью-Йорке?
— Нет. Возможно, он знает, каким уважением я там пользуюсь. А может, хочет добраться до меня во время турне. Должно быть, считает, что так будет вернее.
— И в начале турне вы решили воспользоваться услугами господина Бомона?
— Правильно, именно так.
Дойл повернулся ко мне и вынул трубку изо рта.
— Вы можете что-нибудь добавить, господин Бомон?
Сидящий от меня через ковер лорд Боб осклабился.
— Так, кое-что, — сказал я. — Прежде всего, хотя Гарри со мной и не согласен, я полагаю, что Цинь Су, возможно, вовсе не хочет его убивать.
— Мы уже это обсуждали, Фил, — сказал Великий человек. Он полагал, что нет смысла снова заводить разговор на эту тему.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Дойл.
— Может быть, Цинь Су хочет всего лишь вывести Гарри из себя. Взбудоражить. Заставить нервничать. Чтобы он растерялся на сцене и провалил выступление.
— Фил, — заявил Великий человек, — ничто не может ввергнуть меня в растерянность. Я еще не провалил ни одного выступления.
Я улыбнулся.
— Я уже говорил, Гарри, возможно, Цинь Су считает, что все когда-нибудь случается в первый раз.
Дойл повернулся ко мне.
— Почем вы знаете? Судите по характеру Цинь Су?
— Отчасти, — сказал я. — Думаю, Цинь Су спит и видит, как бы Гарри дал промашку, в смысле — ошибся. Потом, этот трюк с ловлей пуль. Чтобы этот фокус получился, надо неплохо разбираться в пистолетах и пулях. И к тому же иметь меткий глаз.
— В чем же состоит этот трюк? — поинтересовался Дойл.
— Простите, — сказал я. — Это конек Гарри. — Я повернулся к Великому человеку. — Ему придется самому его оседлать.
Великий человек печально улыбнулся.
— К сожалению, должен сказать, сэр Артур…
Дойл поднял руку.
— Прекрасно вас понимаю. Мне не следовало спрашивать. — Он снова повернулся ко мне, сунул трубку в рот, выпустил дым. — Вы говорили о меткости Цинь Су.
— Да, он отличный стрелок. Но один из наших, в смысле агентов, потом осмотрел тот переулок в Буффало, откуда стреляли. Гарри стоял ярдах в пятнадцати от того места, где затаился стрелок.
Дойл кивнул.
— И все же он промахнулся.
Великий человек заерзал в кресле.
— Там было темно, Фил.
— Газовые фонари горели, — возразил я. — Гарри, вы были подсадной уткой, и все же он промазал.
Дойл сказал мне:
— Если я верно понял, в Филадельфии он попал в полицейского.
— Когда тот попытался его схватить.
Великий человек снова возразил:
— Но вы ничем не сможете доказать, что он не попал бы в меня, если бы я находился в той комнате. — Он твердо стоял на том, что в него стреляли.
Дойл сказал ему:
— А сегодняшний выстрел. — Он пыхнул трубкой. — И тоже мимо.
— Да, — согласился он, — но ведь стреляли с расстояния… сколько там было, Фил, ярдов двести?
— Сто пятьдесят.
— Все равно, его промах объясним.
— Почему он не выстрелил снова? — спросил я. — Вы так и остались стоять, а он взял и ушел.
— Одностволка, возможно? — предположил Дойл.
— Мерзавец заметил, что я погнался за ним, — сказал лорд Боб.
— Может, и одностволка, — ответил я Дойлу и повернулся к лорду Бобу. — Но если нет, то у него было навалом времени выстрелить еще раз, прежде чем вы добрались бы до него. И столько же времени, чтобы пристрелить и вас, если бы ему вздумалось. — Я взглянул на Великого человека. — Кстати, Гарри, в Буффало он стрелял из пистолета. Из «кольта» калибра точка сорок пять, полуавтоматического. Полицейские нашли пулю и гильзу. Почему же он не выпустил вам в спину всю обойму?
— Фил, — сказал Гарри, — сколько раз можно повторять, я двигался очень быстро и не дал ему выстрелить вторично.
— А мне кажется, — заметил я, — задумай он все всерьез, то непременно попытался бы выстрелить еще раз.
Дойл вынул изо рта трубку, прищурился и обратился ко мне:
— Видите ли, господин Бомон, даже если ваши предположения справедливы, в вашем собственном положении ничего не меняется, так?
— Так, — согласился я. — Даже если он пытается просто запугать Гарри, я обязан его остановить. Он может дать маху и убить его по ошибке. Но, думаю, он все же хочет просто его запугать, а не убить, и это единственное, что дает мне хотя бы слабую надежду. А если я поверю, что он и в самом деле хочет убить Гарри, мне остается только собрать вещи и отправиться домой. Тогда его уже никто не остановит.
И все же, — сказал Дойл, — несмотря на ваши сомнения, вы должны вести себя так, будто этот человек действительно решил покончить с Гарри.
— Вот именно, — подтвердил я. — Поэтому я за то, чтобы пригласить полицию. А лорд Перли с Гарри со мной не согласны.
Лорд Боб подался вперед.
— А вы что думаете, Дойл?
Вечерняя почта (продолжение)
И снова я, как и раньше, застыла как вкопанная. Сэр Дэвид держал хлыст; я так и замерла; время остановилось.
Ева, как бы мне хотелось написать, что я нашла в себе скрытые душевные силы и мужество, но на самом деле я была где-то далеко, в другом измерении, не в настоящем, а в прошлом. Я все еще не верила своим глазам. И если бы он меня ударил, думаю, я поняла бы это не раньше, чем на следующий день.
Но он меня не ударил. А опустил хлыст и схватил его руками за оба конца. Ярость и злоба постепенно исчезли с его лица. Он прогнал их, Ева, волевым усилием, которое я почувствовала почти физически и которым из своего странного далека я почти восхищалась. Когда он снова заговорил, то уже полностью контролировал свой голос, и в нем слышались только обычные насмешливые нотки.