— Твое лицо мне знакомо. Откуда? — задает он внезапный вопрос, от которого у меня бегут мурашки. Я сажусь за столик, из последних сил удерживая спокойствие — представляю себя на огромном матрасе, который дрейфует посреди озера.
— У меня правильные, но совершенно непримечательные черты лица. Думаю, ты просто видел кого-то похожего на меня.
Он чуть подается вперед, положив на стол локти и сцепив руки в замок. Рассматривает меня так, что я чувствую себя дорогой безделушкой, которую этот тип купил. Мне до омерзения неприятно чувствовать на себе внимание того, кто виновен в смерти моей сестры. Быть рядом с тем, на кого когда-то смотрела влюбленно Аля.
— У тебя линзы? — интересуется он со смешком, — такой цвет глаз редко бывает своим.
Черт, с чего он интересуется? Это напрягает.
— Да, — вру я, — это линзы.
— Сними. Выглядит неестественно.
Да чтоб тебя разорвало, Смоленский.
— Тогда мне нужно будет заехать в аптеку и купить контейнер с жидкостью для линз, — как можно мягче отвечаю я, — я могу это сделать до нашего отлета или когда мы разместимся в Сочи. Когда будет удобнее?
— Без разницы, — он теряет будто бы ко мне интерес, — можешь сделать это в любое время. Закажи себе что-нибудь поесть.
— Конечно, — отвечаю я, ухватившись за прекрасную возможность сыграть в отравление. Дав знак официанту, я беру меню и мило произношу, — можно мне двенадцать штук «Розовой Джоли»?
Ненавижу именно эти устрицы. Если уж мне придется убедительно играть и тошнить в унитаз, то мне понадобится всего лишь вспомнить о том, что я их ела. К тому же, двенадцать штук для меня — это гарантированное белковое отравление, если придется играть ну совсем уж убедительно.
Спустя несколько минут мне приносят большую тарелку с устрицами на льду. Я беру раковину и маленькую вилочку, тыкаю в бедного моллюска, глядя, как он едва поджимает свою мантию и чуть приподнимаю его, проверяя, чтобы не было осколков от раковины.
Аля обожала, кстати, устрицы, больше меня. Однажды она рассказала мне историю, как случайно проглоченные осколки раковины порезали ее знакомой внутренности. С тех пор мы обе не могли нормально есть этих гадов, не рассмотрев их едва ли не под лупой. А всех до ужаса бесило, как мы ковыряемся в моллюсках.
Я отправляю устрицу в рот, выпиваю водичку и откладываю в сторону. Одну, вторую.
Меня УЖЕ тошнит, если честно.
Когда я тянусь за шестой, то случайно натыкаюсь на взгляд Смоленского. Он настолько меня пугает, что я даже замираю. Можно было бы подумать, что он недоволен мною — вероятно, я веду себя сейчас не сильно прилично, заказав сразу столько еды и так сильно увлекаясь ею, словно, наконец, дорвалась до жрачки в ресторане. Но тут было что-то другое. Он будто меня ненавидит.
— Заканчивай с этим, — резко произносит он. Подзывает официанта и бросает ему коротко, — принеси счет.
— Уже улетаем? — спрашиваю я, не понимаю, с чего у него так поменялось настроение. Хотя… я напоминаю себе, какой приползла от него Аля. Адекватный мужчина, который умеет себя держать в руках, никогда не тронет женщину. Этот просто психованный. Он даже был в черном списке модельных агенств. Чему ты удивляешься? Себе удивляйся, Саша, ведь ты умудряешься держать себя в руках рядом с таким человеком и не трястись от страха, и тебе придется делать еще несколько часов.
— Да, улетаем. Твои вещи готовы?
— В машине на парковке, — быстро отвечаю, поднимаясь и посмотрев напоследок на свою тарелку. Не знаю даже, радуюсь ли я, что мне не придется доедать, или огорчаюсь, что мой план списать все на белковое отравление провалился.
— Прекрасно, — только и отвечает Смоленский, рассчитываясь за заказ. Я потираю замерзшие от волнения пальцы друг об друга, когда телефон в сумочке несколько раз вибрирует. Достав его, я вижу сообщение от матери.
Я уже забрала, Саш. Мы в больнице, Майя заболела.
Напишу тебе еще потом.
И ты напиши, как доедешь или долетишь.
Вот черт!
Настало время исполнить свой план. Откладывать больше нельзя, или я избавлюсь от Смоленского только в Сочи, потратив время еще и на то, чтобы добраться обратно домой.
— Кирилл, прости, — произношу я тихо, когда мы приезжаем в аэропорт. Преодолев отвращение и ненависть, я дотрагиваюсь до его руки. Он поворачивает голову в мою сторону, встретившись со мной взглядом. Его серые глаза с такого расстояния кажутся пронзительно яркими. Мир был несправедлив, когда дарил такую внешность убийце.