У Хусейна в машине была бутыль с брагой. Резкий и кислый вкус, едва замаскированный апельсиновым соком. Молодой ученый сначала было отказался, но потом тоже отхлебнул глоток. Этим вечером ему хотелось забыться, убежать ничуть не меньше, чем Хусейну. Он посмотрел на своего двоюродного брата. У него было все то же жесткое, морщинистое лицо «стража революции», но взгляд стал мягче. Хусейн гнил изнутри. Ему не осталось ничего, кроме как напиваться и злиться. Скоро он совершит какую-нибудь серьезную ошибку, и тогда с ним вполне заслуженно разделаются. Хусейн не знал, как выжить в атмосфере лжи, вот в чем его главная проблема. Он истово верил в революцию, и теперь, когда его изгнали, он просто не понимал, что ему делать.
Некоторое время они разъезжали по улицам в зеленом «пежо» Хусейна. Еле проползли по Вали-Аср в плотном потоке машин. Это позволило им поглазеть на хорошеньких девушек, гуляющих по тротуарам. Девушки прекрасно знали, как выглядеть сексуально даже в платках и накидках. Они надевали туфли на высоком каблуке, чтобы ноги казались длиннее и привлекательнее, покачивали бедрами. Наверняка они смотрят «Фэшн ТВ» по нелегальному спутниковому каналу, учатся походке фотомоделей. Мальчики тоже смотрят такие передачи, глядят на девушек в купальниках и белье и мастурбируют.
— Хочу женщину, — сказал Хусейн.
Он был пьян. Они прикончили первую бутыль и принялись за вторую.
— И заразу в комплект? — спросил молодой человек. — Они парой ходят.
— Ты слишком осторожничаешь. Что с тобой? Ты что, в Казвин наведываешься?
Это было настоящим оскорблением. Иранцы часто подшучивали, что в Казвине, городе к северо-западу от Тегерана, все мужчины — гомосексуалисты.
— Пошел к черту, братец, — ответил ученый. — Поехали, куда тебе хочется.
Они припарковались у небольшой кофейни «Ле Джентиль» на улице Ганди, в нескольких кварталах от Вали-Аср. Хусейн сказал, что там должны быть хорошенькие девчонки, иностранки, которых можно одурачить. Но когда они вошли, за столиками сидели лишь парочки. Немногие женщины, которые отдыхали здесь в одиночку, шарахнулись от них. Внешний вид Хусейна все еще говорил о его прошлом «стража революции». В этом-то и проблема: он хотел взбунтоваться, но все еще выглядел как воин Аллаха.
Хусейн вышел из кафе и сел в машину, чтобы покурить опиума. Когда он вернулся, его речь была неестественно быстрой.
— Меня накололи, сам знаешь! — прорычал он. — Чтоб им бороды обгадили!
— Тсс! — ответил ученый. — Конечно, я знаю, но говори тише. Неизвестно, кто тебя услышит, даже в таком гхерти, как этот.
— Меня накололи, — повторил Хусейн. — Я делал все, что они скажут, и даже больше. Никто лучше меня не понимает учение имама. Никто не чувствует ответственность за кровь мучеников больше меня. А меня накололи.
— Хайф, — ответил молодой ученый. «Позор». — С тобой поступили неправедно, и все это понимают. Но ты должен превозмочь это. Давай, брат.
— Ха! Ты знаешь, почему я потерял свою должность? Я поймал их на воровстве. Вот и все. Иначе я бы все так же был полковником и отдавал приказы. Они псы! Педар-саг. Сукины дети. Они дерьмо собачье у меня на подошве!
— Кесафат, — тихо сказала женщина за столиком неподалеку.
«Сквернословие». Ее оскорбляло присутствие этого крикливого и небрежного пасдарана[4] в приличном, европейского стиля кафе.
— Тсс! — снова сказал ученый.
Поведение брата начинало беспокоить его. У полиции есть соглядатаи даже в таких кафе.
— Да, именно так. Я поймал их на воровстве. Наша компания, сам знаешь, была такая, тише воды ниже травы. Мы вели дела за границей. Объяснять не надо… ты понимаешь. Некоторые решили, что могут брать деньги и никто этого не заметит. А я заметил. Я попытался остановить их, и теперь…
Хусейн замолчал. Его охватили мрачные раздумья о том, в каком плачевном положении он очутился.
— Ехал бы ты домой, — сказал молодой ученый.
Но брат не слышал его. Он наклонился к его уху и хрипло зашептал. От него несло алкоголем.
— Как ты думаешь, я смогу найти работу в Америке? Или в Германии? Без разницы.
— Конечно. Если тебе удастся туда выбраться.
— Об этом и речь, брат. Ты поможешь мне? Здесь у меня больше нет шансов, сам понимаешь. И мне никто не поможет, кроме тебя.
Вот этого молодой человек боялся больше всего: от отчаяния брат пытался использовать его, чтобы сбежать. Это действительно опасно — дать втянуть себя в такое дело бывшему пасдарану, у которого осталось слишком много врагов.