Сквозь поволоку своих мычанний, едва слышу голос у самого уха. Измученное тело трясется еще сильнее, теперь не только от боли, но и от жуткого холода. Мокрое тело пронизывает сквозняк, проступающий через щели сарая.
— Ты прекрасна и наивна так же, как и твоя мать.
В ушах звон. Все тело онемело, на лице отразился весь ужас от услышанных мной слов. Въедаюсь в его лицо своим помутневшим взглядом. Что пытаюсь найти? Подтверждение слов?
Да черт! Черт! Черт!
Я же знала, что что-то не так. Я, мать его, чувствовала. Почему мне сразу в голову не пришла мысль, что Алекс с ней что-то сделал?
Бог мой, я не переживу, если с ней что-то случится. Это ведь моя вина. Я вовремя не заметила неладное, я молчала, когда интуиция подсказывала, что с мамой что-то случилось. Я проигнорировала.
— Что ты сделал? — не представляете, каких усилий мне стоило произнести всего одну короткую фразу. Сухие и потрескавшиеся губы не слушались, прокусанный язык и вовсе не слушался.
Хочу закричать, плюнуть ему в лицо, вцепиться когтями в его глаза и драть, драть, драть. Только с силами совсем беда. Глаза закрываются, голова заваливается. Тело ватное, кости болят, словно они раздроблены. С кровью вытекает и жизненная энергия.
— Твоя мамаша никак не хотела помочь мне вернуть блудливую женушку. — с мерзким смешком говорит он. Смотрит и наслаждается, упивается моими жалкими эмоциями.
Слезы безвольно катятся по лицу, стоило мне только представить, что ее больше нет, что этот подонок что-то с ней сделал.
— Ну-ну, не нужно плакать, дорогая. Она жива. Пока. — слабо дергаюсь, пытаюсь отстраниться, когда ощущаю на своей щеке его ладонь, стирающую влагу. — Все зависит от тебя, от твоих стараний.
Не могу вникнуть в суть его слов. Но я точно знаю, что сделаю все, что от меня потребуется, чтобы спасти маму. Главное-она жива.
— Думаю, ты хочешь спросить, что от тебя требуется? — словно прочитал мои мысли. — Все просто, дорогая. Ты будешь отрабатывать все прохеренные на вас деньги. По нашему старому плану. — скалится он.
О чем он говорит? Не могу никак понять смысл его слов, чего он от меня хочет. О каком плане идет речь?
— Как…ккк…
Зубы сводит от боли. Не получается и слово произнести, как дыхание спирает от дикой пульсации во всем теле.
— Тише-тише, не переживай так. Ты устала. Об этом мы поговорим позже. Как выздоровеешь, бедная моя.
Собрав все свои силы в кулак, я поднимаю на него глаза и посылаю ему самый гневный взгляд, на какой у меня сейчас хватает сил. Усмешка на моем лицо выглядит скорее жутко и дико, отчего он смеряет меня своим высокомерным, неприязненным взглядом.
— Вижу, ты все еще не раскаялась, и так ничего не поняла.
Снова обходит меня, встает за спиной.
Колени трясутся, сердце совершает кульбит, а я молюсь просто потерять сознание, раствориться в пространстве, чтобы все это оказалось просто жутким сном.
Но реальность такова, он снова замахивается, удар приходится между лопаток, задевая шею. На спине не осталось и живого места. Все чувства притупляются, остается только боль. Не знаю, сколько я еще вынесу, и как я до сих пор еще в себе. Сколько у меня осталось сил?
— Я сказал, что отныне, у тебя только один хозяин. И это я.
Оглушает своим бешеным ревом и бьет плеткой еще раз. Этот удар для меня становится контрольным. Задохнувшись слезами, воем и болью, я лишаюсь сначала слуха, потом зрения, а затем и сознания.
Глава 49
«Никто в этом мире не займет твое место,
Как и никто за тебя не пройдет твой путь.
Если верить, то только в хорошее,
Если люди уходят-значит тебя от них отводит бог,
Не ругай себя за ошибки больного прошлого,
И наконец таки сделай глубокий вдох.»
(Аня Захарова)
Страшно ли не ощущать себя в этом мире?
Страшно ли не чувствовать тело?
Страшно ли умирать в почти что в двадцать лет?
Очень. И дело вовсе не в пустых страхах, которые сейчас прорабатывают с психологами, тренерами личностного роста и другими новомодными способами. Дело в том, что проживая короткую жизнь, никто не задумывается о том, свою ли жизнь он проживает, над своими ли мечтами он работает всю жизнь и своими ли глазами он видит этот мир.
Как оказалось, я жила той жизнью, которую выбрал мне мой отец, а я слепо следовала по проложенному пути. Не по своему пути.
А может это и есть мой путь? Прожить весь этот ужас?
Уже не важно. Ведь все это я прожила и наверное еще проживаю. Не будь на моей дороге Александра, деспотичного отца и всех пройденных испытаний, я уверенна, судьба заставила бы меня прожить все эти уроки по-другому. Возможно даже хуже. Ведь как говорят, нам не даются испытания, которые мы не в силах пройти. И уверена, что все это мне было нужно.
Кто-то скажет «Вот дура!», а я отвечу: «Возможно. Только я не перестану верить в хорошее. Не перестану верить, что мне это для чего-то нужно. Пусть это и больно, порой кажется, что невозможно вытерпеть больше, но каждый раз удивляешься себе, своей силе, своей вере. Становишься сильнее. И я постараюсь не пасть духом.».
Я обязательно постараюсь. И я не потеряю себя, ни за что.
Сначала возвращается возможность пошевелить конечностями, неосознанно. Затем вернулся и слух, обоняние и остальные чувства.
К сожалению вернулась и острая, пульсирующая и ослепляющая боль. Такая, что я открыть глаза не могу. Я абсолютно лишена сил. Тело не слушается, словно и не мне оно принадлежит.
Спустя время, понимаю, что никакая конструкция меня больше не держит. Только, что меня удерживает, заставляя вытягиваться всем телом, чувствуя, как онемели руки, и как поворачиваются ноги, которые давно уже не держат меня?
В полуоткрытых глазах все плывет и двоится. Еще ужасная сухость и ощущение, что в них песок насыпали. Но приложив не мало усилий, я вижу массивные цепи, держащие меня практически навесу под потолком, стоя лишь на носочках. С тонких запястий струйками стекает кровь, толстое железо врезается в кожу. Болит все тело, а рук я совсем не чувствую.
Осматриваю помещение, еле удерживая голову, морщусь, когда во время движений простреливает все тело.
Я больше не в том ужасном, маленьком сарае, кажется это место еще ужаснее. Подвальное помещение, с небольшим окошком с толстыми решетками, откуда проступает свет уличного фонаря, голые, грязные стены, сырость и вонь. И ужасная вонь, словно здесь уже кто-то умер, и уже давно.
Я конечно не знаю, как пахнет разлагающихся труп, но почему-то только это предположение приходит в голову.
Наверное здесь где-то есть камера. Потому что через несколько минут раздается скрип ржавого замка, а затем и двери.
— Проснулась, дорогая? — медленным шагом подходит ко мне, поедая пирожок.
Это странно, но чувств у меня этот урод не вызывает. Совсем. Никаких.
Я лишь молюсь и верю. Молюсь и верю. Верю в себя, и верю в Мэтью.
Чтобы не видеть мерзкую физиономию Александра, я вспоминаю наши стычки с Мэтью, вспоминаю, как боялась его, но в то же время искала встречи с ним. Вспоминаю, как доставала из него пулю. Вспоминаю, как он впервые посмотрел на меня как на женщину. Боже, в тот момент я увидела в его глазах, что я самая красивая, желанная, нужная девушка на всем белом свете. И пусть он говорил совершенно противоположные слова, не совпадающие с его мыслями и глазами, в которых он не мог спрятать правду, все, что чувствует по отношению ко мне, я чувствовала себя окрыленной. И конечно наши ночи, безумные, нежные, страстные, наполненные стонами и криками, звуками столкновения горячих и мокрых тел.
И я перемещаюсь в особняк, представляю, что он сейчас рядом. Прижимает к себе, нежно целует, окутывает своим запахом все пространство. И кажется, я начинаю ощущать его в реальности. Его запах. Отчего я улыбаюсь. Глупая у меня улыбка, или вымученная, жуткая, я не знаю. Да оно и не важно.
— Что, сука, лыбишься? Скажи, я тоже хочу. — в разы его лицо сменяет злорадство и веселье на раздражение и злость.
Продолжаю улыбаться, снова погружаясь в свои фантазии. Как же хочу, чтобы они стали реальностью.