— То есть, по-вашему, вы подвергаетесь религиозным преследованиям, потому что еретики им не подвергаются?
— Ну конечно, разве не ясно? Мы не потерпим… Между прочим, чужеземец, а ты-то какой веры придерживаешься?
— Я конгрегационалист, — ответил Пэдуэй. — У меня на родине так зовутся ортодоксы.
— Гм-м-м. Ничего, мы еще сделаем из тебя настоящего католика. Пока ты не из числа несториан…
— Это кто тут смеет чернить несториан? — К столику незаметно вернулся Томасус. — Мы единственные, кто логически верно понимают природу Сына — как человека, в коем Отец…
— Чушь! — рявкнул бровастый. — Бредни доморощенных теологов! Лишь наши взгляды истинны, ибо двойственная природа Сына многократно подтверждена…
— Все вы безумцы! — вмешался высокий мужчина с песочными волосами, голубыми печальными глазами и гортанным акцентом. — Мы, ариане, люди благоразумные и терпимые. Но если желаете знать истинную природу Сына…
— Ты гот? — перебил бровастый.
— Нет, вандал, ссыльный из Африки. Я вам растолкую. — Светловолосый растопырил пятерню. — Либо Сын был человеком, либо Он был Богом, либо кем-то посредине. Ну, совершенно ясно, что Он не был человеком. Однако Бог только один, значит Он не был и Богом. Следовательно…
Затем события стали развиваться так быстро, что Пэдуэй не мог за ними уследить. Бровастый вскочил и как одержимый что-то нечленораздельно заорал, внятно произнося лишь термин «вонючие еретики». Светловолосый не остался в долгу, и вскоре кричали уже со всех концов помещения:
— Кончай его, варвар!
— Это страна ортодоксов! Кому не нравится, пусть убираются туда, откуда… — …гнусные выдумки о двойственной природе! Мы, монофизиты…
— Я якобит и запросто уложу любого, кто…
— Вышвырнем отсюда всех еретиков!
В воздухе засвистело, и Пэдуэй едва увернулся от кружки. Когда он осмелился вновь поднять голову, комната превратилась в сплетение рук и ног. Бровастый держал якобита за волосы и молотил ею лицом о стол. Светловолосый ревел боевую песнь вандалов и размахивал деревянной скамьей. Пэдуэй пихнул какого-то ревнителя ортодоксальности; на его месте появился другой и немедленно пихнул Пэдуэя. Потом их захлестнул поток тел.
Пока Мартин, словно рвущийся к поверхности воды ныряльщик, пробивался сквозь толщу вопящей и брыкающейся человеческой плоти, кто-то ухватил его за ногу и попытался откусить полступни. Так как Пэдуэй был в надежных, практически неснашиваемых английских башмаках, нападающий ничего не добился. Тогда он переместил свою атаку на лодыжку Пэдуэя. Мартин взвизгнул от боли и саданул обидчику коленом в лицо.
Еретики оказались в меньшинстве. Ряды их быстро таяли по мере того, как побитых выбрасывали за дверь. Пэдуэй заметил сверкнувшее лезвие и понял, что ему давно пора спать. Будучи человеком нерелигиозным, он меньше всего хотел положить жизнь за единую, двойственную или любую другую природу Бога-сына.
Томасус-сириец укрывался под столом. Когда Пэдуэй попробовал его оттуда вытащить, банкир в ужасе вскричал и ухватился за ножки с такой тоской и отчаянием, словно стол был женщиной, а он сам — моряком, шесть месяцев не видевшим суши.
Светловолосый вандал все еще яростно размахивал скамьей, и Пэдуэй окликнул его. Перекрыть стоявший шум было невозможно, но Мартин выразительно показал на дверь. Через несколько секунд путь был очищен. Все трое вывалились наружу, прорвались сквозь собравшуюся толпу и бросились наутек. Раздавшийся вслед истошный вопль заставил их бежать еще быстрее, пока они не поняли, что это кричит пустившийся вдогонку Аякс.
Наконец они уселись на лавочке в парке на краю Марсова поля, недалеко от Пантеона, где Пэдуэй впервые увидел постимперский Рим. Едва отдышавшись, банкир запричитал:
— Мартинус, почему ты позволил мне пить это адское зелье? О, моя голова! Если бы я не был пьян, разве ввязался бы я в религиозный спор?
— Я советовал тебе не налегать, — напомнил Пэдуэй, — однако…
— Знаю, знаю. Но ты обязан был остановить меня — в крайнем случае силой! Несчастная моя голова! Что скажет жена!.. Видеть больше не желаю твое варварское пойло! Кстати, а где бутылка?
— Потерялась в суматохе. Но мы и так уже все выпили, — Пэдуэй повернулся к вандалу. — Я должен поблагодарить тебя за наше счастливое спасение.
Светловолосый мрачно пожевал ус.
— Пустяки. Религиозные склоки — недостойное занятие для порядочных людей. Позвольте представиться: Фритарик, сын Стайфана. — Он говорил медленно, иногда задумываясь в поисках нужного слова. — Некогда я был человеком достойным, из знатного рода… Теперь же — всего лишь бедный скиталец. Жизнь уготовила мне одни только тяготы и страдания. — В лунном свете блеснула, сползая по щеке, крупная слеза.