Что остается? Коммерция? Знать относится к ней презрительно. Честно говоря, и сам Пэдуэй, хоть и выдерживал конкуренцию древнеримских предпринимателей, в глубине души не чувствовал себя настоящим бизнесменом. Политика? В век торжества острых клинков и вывернутой наизнанку морали? Бр-р-р!
Как помешать наступлению тьмы?
Империя могла бы выстоять, будь у нее лучше развита связь. Однако колосс развалился, ему уже нанесен смертельный удар, по крайней мере, на востоке: Италия, Галлия и Испания лежат под пятой варварских «гарнизонов».
Быстрая связь и надежное распространение фактов — вот что может спасти цивилизацию! Самый жестокий захватчик не в силах уничтожить слово написанное, если минимальный тираж книги пятнадцать сотен экземпляров.
Решено: надо стать издателем. Сеть истории, возможно, прочна, но, в конце концов, Мартин Пэдуэй к ней еще не подступался.
— Доброе утро, мой дорогой Мартинус! — расплылся в улыбке банкир. — Как идут дела с прокатом меди?
— Так себе. Местным кузнецам достаточно и медных полосок, а торговцы боятся давать хорошие цены за товар, который пока не находит широкого спроса. Однако перспектива есть.
— Рад это слышать. Чем же ты намерен заняться?
— Вот, пришел к тебе за советом. Скажи, кто сейчас издает в Риме книги?
— Книги? Книги? Никто, если не считать писцов, переписывающих для библиотек истрепанные экземпляры. В Авентине есть несколько книжных лавок, но они торгуют исключительно привозным товаром. Нет спроса, да и стоящих авторов. Последний издатель в Риме разорился много лет назад. Надеюсь, ты не думаешь заняться этим пропащим делом?
— Именно думаю. Причем всерьез.
— Мартинус, не утратил ли ты разум? И не помышляй! Крах неизбежен!
— За меня не беспокойся. Но мне нужен начальный капитал.
— Что? Еще ссуда? Я же объяснил: на книгах в Риме заработать нельзя. Это бесспорный факт. Я и гроша не дам на столь сумасбродную идею. А сколько тебе нужно?
— Солидов пятьсот.
— Ой! Ой! Ты спятил, мой мальчик! Зачем так много? Всего расходов-то — купить или нанять писцов…
Пэдуэй ухмыльнулся.
— Вот тут ты и ошибаешься. Писцу потребуется не один месяц, чтобы скопировать, например, «Историю готов» Кассиодора. В одном экземпляре. Не мудрено, что книга стоит пятьдесят солидов! Я построю машину, которая за несколько недель будет выдавать пятьсот, а то и тысячу экземпляров, и розничная цена снизится до пяти или десяти солидов.
— Но это огромные деньги!.. Ты слышишь, Господи? Пожалуйста, заставь моего заблуждающегося друга прислушаться к голосу разума!.. Не смей даже говорить со мной об этом, Мартинус! А как устроена твоя машина?
Если бы Пэдуэй представлял, какие трудности уготованы книгоиздателю в мире, не знающем печатного станка, горячего набора, типографской краски и бумаги, он не был бы настроен так оптимистично. Имели хождение чернила и папирус, однако для его целей они не годились.
С печатным станком — казалось бы, самым сложным пунктом перечня — получилось как раз легче всего. Уразумев, наконец, чего от него хотят, плотник взялся изготовить чудной агрегат, хотя и терялся в догадках, как Пэдуэй собирается его использовать.
— На валяльный пресс непохоже… — вслух размышлял он. — А, понимаю! Ты новый городской палач, а сие адское устройство — твое орудие! Почему же ты не желаешь признаться, хозяин? Я бы гордился таким почетным ремеслом!.. Кстати, достань мне пропуск в камеру пыток — хочу убедиться, что машина работает надежно.
Станиной служил поставленный на колеса кусок мраморной колонны. Все чувства Пэдуэя возмутились против столь прагматического использования памятника старины, но он утешал себя мыслью, что и первопечатник вынужден идти на жертвы.
Опытный резчик подрядился изготовить медные литеры — десять тысяч штук, ведь о наборной машине не приходилось и мечтать. Сперва Пэдуэй планировал печатать не только на латыни, но и на греческом и готском языках, однако один лишь латинский шрифт обошелся ему в добрых две сотни солидов. К тому же в первой, пробной партии все буквы смотрели в обратную сторону; пришлось их переплавлять. Полиграфист ХХ века назвал бы получившийся шрифт готическим 14-го кегля. Букв такого размера помещалось на листе не много, зато можно было надеяться на разборчивость текста.