Финнерти никогда не отличался особой бережливостью и часто балансировала краю банкротства. Так что теперь он разорился в две недели. Он продал свое шоу Картеллу за 10 тысяч долларов. Получив условленную сумму и идя вечером домой из цирка, который больше не принадлежал ему, он хотя бы ощущал приятную тяжесть в кармане. Но вы недооцениваете Картелла, если полагаете, что он мог ограничиться достигнутым. Конечно, он опустошил бумажник Финнерти, вернув его (бумажник) в состояние получасовой давности. Почувствовав некоторую легкость, Финнерти понял, что произошло, но и не подумал возвращаться.
— Хорошо еще, что мне оставили штаны, — сказал он, — если, конечно, оставили — боюсь смотреть вниз.
Плохие времена настали для счастливого семейства, которым было когда-то шоу. Вероника чувствовала себя оскорбленной и имела на то причины. Три сестры Лемон тряслись от придирчивости нового хозяина. Примерно то же самое происходило и с певцом Каруччи, и с капитаном Картером и даже с его медведями. И к., коротышка, который стал нечаянной причиной всего несчастья, пытался держаться в стороне от буйствующего Картелла.
Замбези-Картелл стал жаден до безумия. Он не упускал любой возможности использовать свой трюк, он просто грабил всех и вся.
— Он же в глубине души совсем не такой, — стонала Вероника, — правда же, нет!
— Да, в глубине он прекрасный человек, — отвечал к. — Кто может знать это лучше меня?
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Вероника.
— То же, что и ты. Картелл плохой только на поверхности, внутри он отличный парень.
Ну, возможно, где-то там так оно и было, но на поверхности Замбези-Картелл зверел просто на глазах. Он унижал, он оскорблял, он внушал страх. В нем росла ненависть, в труппе — отчаяние. Вдруг Картелл стал сторонником жесткой дисциплины, а поскольку привязывался ко всякому пустяку, то превратился буквально в кровопийцу.
Но выглядеть он пытался солидно, приобрел страховку, перешел на дорогие сигары, честное виски предал ради вероломного мартини. И смеяться он стал как-то не по-человечески — то хихикал, то ржал, как лошадь.
— О-о, коростель, — мучилась Вероника, — мы должны сделать что-нибудь, чтобы спасти его от самого себя! Мы не можем бросить его, мы всем связаны с ним…
— Кому, как не мне, знать это? — отвечал король клоунов печально.
Вскоре Картелл вообще стал пить только чай, есть только вегетарианские завтраки, сменил лосьон Тумбо на бриллиантин, стал читать В.Липмана, говорить только высоким слогом, обсчитывать актеров при выдаче зарплаты, а из бывших болельщиков благородной «Национальной Лиги» переметнулся к жалким «Американо». Конечно, раз поддавшись такой порче, человек не может остановиться, а у Картелла, как вы поняли, была «зеленая болезнь» — патологическая любовь к деньгам.
Он выбивал их сначала всеми честными и нечестными путями, потом только нечестными. Некоторые думали, что он дьявол.
— Но внутри же он совсем не такой плохой! — настаивала Вероника.
— Кто знает это лучше, чем я? — соглашался клоун.
Великий Каньон в своем начале выглядит как дыра в собачьей будке. Так же и падение Картелла началось с ерунды, с десятицентовика, из-за которого рухнуло все здание — и его богатство, настоящее и будущее, и его репутация — то, что многие принимают за счастье.
— Похоже, вы не занимались разве что кражей цыплят, — саркастически заметил как-то судья на слушании.
— Нет, этим тоже, — уточнил помощник прокурора. — Пять случаев, сэр.
А между тем, Картелл в тюрьме изменился. Он был пристыжен, у него постоянно болело сердце, он чувствовал себя совершенно одиноким. В одну из ночей он попытался повеситься в камере. Это ему не удалось по непонятным причинам, однако не из-за недостатка усилий с его стороны. Здесь я замечу только, что люди, покушавшиеся когда- либо на себя, должно быть, очень серьезные люди.
— Мы должны пойти к нему, Кристофер, — решила Вероника. — Мы должны показать ему, что все еще любим его. Он, конечно, вел себя, как последний шакал, но на самом деле он не такой. Внутри он…
— Тс-с, Вероника. Ты смущаешь меня, когда говоришь так, — остановил ее кларнетист. — Я знаю, внутри он настоящий принц.
В один из дней маленький к. пришел к Великому Замбези в его камеру.
— Самое время поговорить, — сказал он.