— А где сейчас Лиз? — спросил я после того, как официант принес заказ.
- Кто-кто?
— Жена твоя где?
— Я имел восемнадцать футов жен, — пробормотал он. — Точнехонько восемнадцать. Каждая была ростом в шесть футов.
— Три морские сажени смазливых аристократочек? Что ж, ты в своей жизни глубоко плавал.
— А ты о какой спрашиваешь?
— О третьей. Последней. По слухам, она тебя бросила.
— Они все меня бросили.
— Где сейчас Лиз?
— Тут вот что вышло… — начал Бэкон подавленным голосом. — Мне бы такой поворот и в голову не пришел. Да и кто бы мог подумать… Стало быть, я вел своих детишек поразвлечься в Кони- Айленд…
— Бог с ними, с детишками. Где Лиз?
— Дойдет дело и до нее, — огрызнулся Бэкон. — Надо сказать, Кони-Айленд — отвратительнейшее место. Но каждый должен хоть раз попробовать на своей шкуре эту приманку. Примитив, конечно, однако развлечение капитальнейшее. Устроители из кожи вон лезут, чтобы нагнать на нас страху, а мы и рады пугаться. Они будят в нас доисторического дикаря. Ну, неандертальцы и все такое.
— Неандертальцы вымерли подчистую, — уточнил я. — Ты имеешь в виду кроманьонцев.
— Я имею в виду бессознательную память о доисторических временах, — гнул свое Бэкон. — Они пристегивают тебя ремнем к тележке, сталкивают с «русских горок» — и за тобой гонится динозавр. Зверюга мчится по пятам — вот-вот цапнет, а ты мечтаешь только об одном, чтобы этот сладкий ужас подольше не кончался. Развлечение — первый класс. В нас пробуждаются дикарские забытые страхи. Вот почему детишки визжат от восторга. Каждый ребенок — реликт каменного века.
— Все мы немного реликты. Так как же насчет Лиз?
— Крис! — завопил Бэкон. Мы снова выпили по одной. И еще по одной.
— Мда… Лиз!.. — сказал наконец Бэкон. — Из-за той девушки я напрочь позабыл про Лиз. Я встретил ее возле «русских горок», она прохаживалась туда-сюда. Ждала. Примерялась, кого закогтить. Ведьма-паучиха!
— Лиз?
— Да нет же. Та шлюшка, которой не существовало.
— Как это?..
— Неужто ты не слышал про Испарившуюся Деваху Бэкона? Про знаменитую неуловимую бэконовскую любовницу? Про то, как Бэкон обжимал воздух?
— Нет, не слышал.
— Ты что, с Луны свалился? Неужто тебе не рассказывали, как Бэкон снял кйфтирку для несуществующей крошки? До сих пор все вокруг животики надрывают. Все, кроме Лиз. Любая собака в театральном мире слышала про эту историю.
— Я не из театрального мира.
— Странно. — Он сделал большой глоток, отставил стакан и вперился в стол с видом юнца, который пытается решить головоломную задачку по алгебре. — Звали ее Фрейда. Ф-Р-Е-Й-Д-А. Как богиню Весны — Фрейда. Олицетворение вечной юности. Внешне она напоминала боттичеллиевских девственниц. А внутри была сущей публичной девкой.
— Фрейда… а фамилия?
— Не знаю. Так и не смог дознаться. Может, у нее и вовсе не было фамилии. Меня же уверяли, что я ее выдумал. Откуда фамилия у фантазии? — он тяжело вздохнул. — Я занимаюсь постановкой детективных спектаклей. Все воровские уловки и приемы знаю, как свои пять пальцев. Специально изучал. Но эта женщина применила свежачок. Расслабила меня тем, что будто где-то видела моих детей. Слово за слово — и мы познакомились. А с ребят какой спрос? Видели они раньше эту тетю или не видели — поди проверь. Словом, я заглотнул ее нехитрую наживку. А когда смекнул, что она лгала, было поздно: крыша у меня уже поехала, и я погиб. Она уже держала меня за жабры.
— Что ты имеешь в виду?
— Жена, она и есть жена, — сказал Бэкон. — Три мои супруги, в сущности, мало чем отличались друг от друга. А тут я словно с тигрицей ложился в постель. — Он криво усмехнулся. — Впрочем, мне вбивали в голову, что это всего лишь плод воображения. И на самом деле я ее не убивал, потому что она и не жила вовсе.
— Ты ее убил? Фрейду?
— С первого же момента у нас началась настоящая война, — сказал он. — Ну и кончилось убийством. Да, то была не любовь, то была схватка.
— И полем боя была твоя фантазия?
— Вот-вот. То же мне внушали врачи в психушке. Семь дней мурыжили меня. Говорят: да, вы действительно снимали квартиру. Но там не было никакой женщины, потому как никакой Фрейды на самом деле не существовало. И никто друг друга не калечил, никакой поножовщины не произошло, потому что вы жили там один-одинешенек. И вроде бы не было со мной той бешеной твари, которая терзала меня, а, прощаясь, говорила «Сигма, дорогуша…»
— Как-как?
— У тебя что-то со слухом? «Сигма, дорогуша!» И в тот последний день она произнесла именно эти слова. А в ее глазах невинного ягненка ликующе горел безумный огонек. Она сказала, что ей было очень хорошо со мной. Потом она позвонила Лиз и повторила ей ту же фразу — и ходу из квартиры. «Сигма, дорогуша!» — вот что она сказала, когда шла к двери.
— Она обо всем рассказала Лиз? Твоей жене?
Бэкон кивнул.
— Тут я сгреб ее и оттащил от двери. Позвонил Лиз. Эта тигрица повисла на мне и полосовала ногтями. Лиз подошла к телефону. Да, Фрейда меня не разыгрывала. Лиз уже упаковывала вещи.
Я расколотил телефонный аппарат о голову этой суки. Я совсем озверел. Я изорвал на ней одежду. Поволок в спальню, распластал на полу и стал бить, душить… Господи, я на ней живого места не оставил…
Поскольку он надолго замолчал, я спросил:
— Ну а Лиз?
— Они колотили в дверь снаружи, — продолжил Бэкон свой рассказ. — Я понимал, что забил Фрейду насмерть. Но я пошел и открыл дверь. На лестничной площадке стояли черт знает сколько полицейских и черт знает сколько честных обывателей, которые все еще что-то щебетали насчет диких воплей из моей квартиры. Я решил про себя: «Ладно, считай, что это твой очередной еженедельный спектакль. Сыграй с обычным блеском, будто по писаному тексту». Словом, я распахнул дверь и сказал: «Господа, милости просим поучаствовать в убийстве…»
Голос его осекся.
— А Фрейда… она умерла?
— Так ведь никакого убийства не было, — произнес он с расстановкой. — Фрейда словно испарилась. Квартира находилась на десятом этаже отеля «Кингстон». Никакой пожарной лестницы. Входная дверь одна — и около нее было не протолкнуться сквозь строй полицейских и зевак. А в квартире нашли только одного мужика. Голого, обливающегося потом и ругающегося непотребными словами. Меня, то есть.
— Она убежала? Но куда? И как? Иначе концы с концами не сходятся!
Он покачал головой, не сводя глаз со столешницы, погруженный во что-то вроде торжественной растерянности. После долгой паузы он продолжил:
— На память от Фрейды осталась только одна штуковина, да и та ненормальная. Очевидно, она отлетела во время нашей драки, которую все в один голос окрестили воображаемой. Это циферблат от часов.
— Что же в нем ненормального?
— Деления от двух до двадцати четырех — только четные цифры: два, четыре, шесть, восемь, десять… и так далее.
— Какие-нибудь заграничные часики. В Европе двадцатичетырехчасовая система времени. Я хочу сказать, полдень у них в двенадцать часов, а час пополудни — в тринадцать часов, а два часа…
— Не надо меня просвещать, — устало прервал Бэкон. — Я сам служил в армии и кое-что знаю. Я видел циферблаты, о которых ты говоришь. У Фрейды совсем другой. Он словно из другого мира. То есть, не словно, а именно из другого мира.
— Вот тебе и раз! Что ты хочешь этим сказать?
— Я встретил ее еще раз.
— Кого? Фрейду?
Он кивнул.
— Встретил ее опять в Кони-Айленд. Слонялась вокруг «русских горок». К тому времени я уже сильно поумнел. И пришел туда с определенной целью — найти ее. И нашел.
— Всю избитую?
— Хоть бы след на теле, хоть бы намек! Ни царапины, ни синяка. Свеженькая и целехонькая, даром что прошло только две недели. Прогуливается, как ведьма-паучиха у своей паутины, и стреляет глазами в сторону глупых мух, которые выходят с аттракциона, пошатываясь от впечатлений. Я затащил ее в аллею между рядами дурацких шатров и сказал: «Только пикни — на этот раз живой не уйдешь!»