— Я слышала о них. Читала статью в журнале «Этноцентристика»… Но клянусь всеми богами на свете, представить Коррама Хабира перебирающим четки в глухом христианском монастыре… Нет, это выше моих сил! — Она испытующе смотрела на меня, все еще думая, что ее разыгрывают. — Я знаю: он любит уединение, и никто толком не понимает, что он за человек, но увидеть его в монашеской рясе — это чересчур.
— Он большой оригинал, — пожал я плечами. — Возьми хоть этот его каприз — доставка почты курьером вместо обычных каналов компьютерной связи. Я готов поставить все свои деньги до последнего цента: вход в его компьютерную систему именно там, в монастыре. Никому никогда и в голову не придет искать там.
Она опустила глаза, размышляя.
— Но они не допускают в монастырь женщин!
— Послушай, — сказал я осторожно, — ты ведь сказала стражу Корпуса миротворцев, что я твой муж…
— Прости. Но они бы не позволили мне остаться в одной камере с тремя мужчинами, не будь я замужем хотя бы за одним из них. — Она выпрямилась, поправляя рубашку и разглаживая складки на своих брюках.
— А знаешь ли ты: стоит объявить себя замужней женщиной на арабских территориях, как брак автоматически считается зарегистрированным…
Она с подозрительностью посмотрела на меня.
— Мне казалось, это правило действует только в отношении разводов. И, кроме того, об этом нужно объявить не менее трех раз.
— Гм-м, — неуверенно произнес я, чувствуя, как почва ускользает из-под ног… — Кто;вы, мисс Удача? Чем вы занимаетесь? Откуда и зачем вы приехали? И ЕЩЕ, ЗАЧЕМ МНЕ ВСЕ ЭТО НУЖНО ЗНАТЬ?
Она улыбнулась.
— Я полукровка, во мне течет японская и цыганская кровь. По профессии — этноисторик. Приехала я ниоткуда конкретно и отовсюду, если под «всем» понимать Землю. Подалась в известную вам организацию, потому что кое-кому понравилась моя докторская диссертация по ритуальной магии… И, пожалуйста, для нашего общего блага, не задавайте мне того вопроса, который вы так долго готовили, Этан Ринг, — я и так уже ответила почти на все. У вас своя жизнь, а мне пора возвращаться к своей. — Ее улыбка была похожа на сломанные цветы, увядающие прямо на глазах. -
Спасибо вам за помощь. Ваша тайна, я обещаю, будет сохранена. И еще раз извините за причиненное беспокойство…
— Я сделаю «глазок» для вас, — сказал я.
Мы оба с удивлением поглядели друг на друга.
— Вы действительно сделаете?
Я кивнул.
— Почему?
— А почему бы нет?.. Мой отпуск еще не кончился. А после вчерашнего вечера в «Занаду» я могу позволить себе путешествие в монастырь.
Она улыбнулась, и внезапно возникший между нами барьер рухнул.
— Спасибо. На мой вопрос ты так и не ответил. — Она внимательно следила за моим лицом, словно пытаясь разглядеть в его чертах кого-то другого.
— Но ты ведь хочешь ответа уже не совсем на тот вопрос, который задала, не правда ли?
— Нет… — она опустила глаза и некоторое время молчала. — Этан, Ярроу говорил, что доволен тобой. Это правда? Неужели у него когда-нибудь была свобода для самостоятельных решении? И как насчет компьютера?
— «Этанак» видит мир моими глазами. Я — его вход, и его это устраивает. В тонкостях реальной жизни он не силен, поэтому не претендует на первенство, если я, конечно, не начинаю теряться. Слава Богу, у него только один человек-побратим, — и я вспомнил прошлую ночь. — Что касается Ярроу и его эмоций… — я почувствовал, что покраснел до ушей. — Я кое-что расскажу тебе о Ярроу, Хана. Он хороший малый, но у него не голова, а решето, и вдобавок он несусветный лентяй. Когда к нему пришли, чтобы предложить участвовать в эксперименте, он десятый час смотрел телевизор в своей каморке. Эта квартирка настолько унылая, что в ней даже самоубийство кажется скучным занятием… Не думай, что я говорю о нем за глаза. Ты когда-нибудь читала сказку о Царевне-лягушке? Так вот, если хочешь, у нас с Ярроу та же сказка. — Она слегка нахмурилась. — Когда проецируешь лучи разного цвета спектра на стену, Хана, то в месте их взаимного наложения получается третий цвет — совершенно новый. Но если один луч прикрыть, этот новый цвет исчезнет. Мы нужны друг другу. Мы любим друг друга. И выбрали имя Ринг — кольцо — потому, что оно символ завершенности.
Она слегка коснулась моего плеча и мягко сказала:
— Майкл Ярроу — не Царевна-лягушка. А вы, несомненно, один из самых интересных людей, каких мне когда-либо приходилось встречать. — Ее губы почти касались моего уха.
— Это наблюдение — хорошее начало, — сказал я и поцеловал ее.
Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем мы снова вышли на улицу. Хана шепнула мне на ухо:
— Что мы теперь будем делать? Ведь все наши вещи остались там, в этом проклятом отеле.
Я снова достал кредитную карточку. — У нас есть пятьдесят тысяч серклей.
— Ты уверен, что действительно хочешь через все это пройти? — спросила она напоследок, когда мы уже оказались в толпе нетерпеливых пассажиров с сезонными билетами, рвущихся на посадку в рейсовый трейлер к южному полюсу. Она придержала меня за воротник куртки и облучила своим ослепительным взглядом.
Я прекрасно знал, что ей известен ответ, поэтому просто притянул ее к себе и поцеловал долгим, как расставание, поцелуем.
— Уже слишком поздно об этом спрашивать. И все же спасибо за этот вопрос. — Я высвободился и, пока еще окончательно не потерял волю, быстро пошел к машине.
— Этан… — она догнала меня и протянула руку, в которой был зажат какой-то предмет. — Возьми это с собой, — и она сунула его в карман моей куртки, скороговоркой пробормотав что-то на незнакомом мне языке. — Теперь ты каждую минуту будешь помнить, что постоянно думаю о тебе.
Возможно, ее талисман вовсе не заставлял ее вспоминать обо мне, но то, что я постоянно думал о ней, — это уж точно. С момента нашего расставания минуло двенадцать часов, и, сидя в подпрыгивающем на ухабах вездеходе, я ощущал укрытый в толстой рукавице подарок, странным образом служивший для меня подтверждением реальности прошлой ночи, так похожей на сон. Залогом моей удачи стал узкий серебряный браслет ручной работы, гладко отполированный и перевитый прядью иссиня-черных волос. Я ехал и улыбался глупой блуждающей улыбкой. Собственно, весь путь от Нового Каира до Полярного Круга прошел для меня в каком-то блаженном тумане воспоминаний. Сейчас мне вспомнилась прошлая ночь, и я покраснел от смущения, или, точнее, Ярроу зарделся стыдливым румянцем. Правда, в вездеходе стесняться было некого: Фауд, мой гид, похоже, вообще забыл о моем присутствии, а уж до моих грез наяву ему и подавно не было дела. Он сидел за рулем вездехода, полностью сосредоточившись на дороге; его волосы, щедро смазанные бриллиантином, были зачесаны вперед в форме креста — прическа, уже лет десять вышедшая из моды. Приемник трещал и плевался, извергая изуродованные эфиром национальные арабские мотивы, — «Этанак», кстати, почему-то был без ума от них, считая их изысканной и мелодичной музыкой. Я уже после года пребывания на Марсе возненавидел их лютой ненавистью и даже иногда жалел, что не оглох в детстве. Фауд выпустил пузырь жвачки и довольно улыбнулся. Он казался добродушным, да и в бюро путешествий мне отрекомендовали его наилучшим образом; правда, ко мне он относился, как к блаженному. И чего греха таить, причины для этого у него были.
На всякий случай я проверил экипировку. Одет я был в утепленную куртку — герметичный костюм взять с собой мне не позволили, так как на территории Дебре Дамо все, что помогало создавать искусственную среду обитания, было запрещено. Разрешалось брать только кислородную маску, без которой даже самые неисправимые пуристы не могли обойтись. Поэтому сейчас я чувствовал себя как начинающий альпинист, забравшийся на трехкилометровую высоту.
В дороге «Этанак» проанализировал кое-какую конфиденциальную информацию о монастыре, сообщенную мне Ханой, и я разработал план бегства из Дебре Дамо на случай крайней необходимости. Принципы «естественной» жизни в монастыре соблюдались очень строго. Мне с трудом верилось, что в мире найдется хотя бы один богач, готовый по доброй воле провести в подобной тюрьме несколько дней, не говоря уже о таком эпикурейце, как Коррам Хабир.