Возле самолета почти бездымно горел костерок, рядом с которым Габи и Мартин соорудили что-то вроде навеса из одеял.
— Я зверски голоден, — сказал Рэйф, улыбаясь.
Лицо Габи, однако, сразу помрачнело.
— У нас ничего нет, кроме НЗ самолета, — сказала она, — сухари, пресная вода. Я могу сделать тебе кофе или чай.
— И на этом вы жили все пять дней? — уставился на нее Рэйф.
Можно было и не спрашивать. Пока он лежал в горячке, еда была ему не нужна, но остальным уже давно пришлось вести полуголодную жизнь. Рэйф посмотрел на Лукаса, который вылез вслед за ним и, зевая, сел у его ног.
— В чем дело, Лукас? Ты не мог поймать кролика или куропатку?
— Поблизости нет дичи, — ответил Лукас. — А я не мог оставить Габи.
— Да, конечно, — сказал Рэйф, рассердившись на себя за необдуманные слова. Охотиться здесь — значит, уходить далеко в лес. Дикому лесному волку, чтобы прокормить одного себя, пришлось бы целыми днями бегать по лесу.
— Лукас не ел даже хлеба, — вступилась за него Габи. — Я ему предлагала — не брал.
— Я понял. Извини, Лукас.
Рэйфа устроили возле огня, закутав в одеяла, и он сидел, поедая сухари и запивая их растворимым кофе, который приготовила Габи. Сухари были почти несъедобными, но кофе! — словно свежая кровь наполняла его тело. Рэйф смотрел сквозь пламя костра, как Мартин укладывается спать, заворачиваясь в одеяла, и вскоре до него донеслись звуки густого храпа.
— Пять дней, — задумчиво произнес Рэйф, когда Габи с чашкой кофе подошла к огню и устроилась рядом. — Такой человек, как Мартин, не может позволить себе роскоши исчезнуть на столь длительный срок. Он не говорил о том, как нам выбраться отсюда?
— Нет, — ответила Габи. — Я его заставляла спать днем, чтобы не попадать под власть излучения. Мне кажется, он во многом изменился. — Она вопросительно взглянула на Рэйфа. — Кстати, ты сам стал иначе относиться к Тебому Шанкару.
Рэйф улыбнулся. И только по выражению лица Габи понял, насколько дикой выглядит его улыбка после болезни. Он перестал улыбаться.
— Меня эта болезнь заставила о многом изменить мнение, — сказал он. — Кто бы ни стоял за всеми этими событиями, есть по крайней мере две вещи, в которых я теперь абсолютно уверен. Первое — это тот факт, что он действительно существует, и второе — работает он весьма основательно. Иначе, как бы он добрался до меня и довел до такого состояния…
Габи сидела, скрестив ноги, с чашкой кофе в руке, другая покоилась на колене. Распущенные тёмные волосы прятали ее лицо.
— Тебя ведь так просто не выбьешь из седла?
— Нет, — покачал головой Рэйф. — Понимаешь, я всю жизнь был победителем. От этого трудно отвыкнуть.
— А где твоя родина? — спросила вдруг Габи.
В ее карих глазах вспыхнули маленькие золотистые огоньки, и Рэйф поймал себя на том, что раньше не замечал их.
— Везде, — ответил он. — Мой отец был архитектором — Свен Харальд…
Девушка вскинула брови.
— Известное имя. Он проектировал парковый комплекс в Токио…
— И еще много чего, — сказал Рэйф. — По всему миру. Он бродил по свету, и мы с мамой следовали за ним. Говорят, такая неустойчивая жизнь ломает детей, но мне она нравилась. Я не люблю задерживаться на одном месте.
— Понятно, — пробормотала Габи. — Эб говорил, что у тебя феноменальная реакция. Мне казалось, я сразу это увижу. Но внешне это почти незаметно. Ты просто никогда не проигрываешь.
— Так оно и должно быть, — сказал он. — В этом вся моя суть.
— Знаешь, по-моему, ты слишком гордишься собой. Сейчас ты скажешь о том, что и умом не обделен, и читать начал в пять лет…
— В три года, — улыбнулся Рэйф. — Имея такого отца, это было не трудно. Какой бы большой дом мы ни снимали, места для книг все равно не хватало. Он научился скоростному чтению задолго до того, как началось это модное поветрие — так что лет до двенадцати я с ним не мог тягаться. Он покупал новые книги быстрее, чем я успевал их прочесть.
— Он жив?
— Нет. И мамы тоже больше нет. Разбились в самолете.
— Боже мой!.. Ты похож на отца? — спросила она.
— Или больше на мать?
Вопрос удивил Рэйфа.
— Не знаю, по-моему, говорили, что на отца, — ответил он. — Честно говоря, я не знаю. Тебе хочется, чтобы я покопался в своих воспоминаниях?
Габи откинула со лба непослушную прядь.