И вот однажды я проснулся со странным чувством. Словно бы у меня что-то украли, пока я спал. Через окошко я перелез по карнизу в комнату Джейни, чего мне делать не разрешалось, и разбудил ее. Она сразу поняла, в чем дело:
— Нет Малыша!
Тут нам стало не до того — спят в доме или нет. Из ее комнаты мы бросились в дальний конец коридора, где в крошечном закутке обитал Малыш. Не поверишь! Хорошенькая колыбель, белый шкаф с выдвижными ящиками, погремушки и всякая чепуха — все исчезло.
Мы не перемолвились и словом. Просто развернулись — ив спальню мисс Кью. Я был там только раз, а Джейни немногим чаще. Но можно нам входить, нельзя ли — теперь было безразлично. Мисс Кью еще лежала в постели. Волосы ее были заплетены в косу. Она проснулась, едва мы открыли дверь, и принялась отодвигаться от нас, пока вплотную не уткнулась в спинку кровати. И тогда холодно так поглядела на нас.
— Что это все значит? — пожелала она узнать.
— Где Малыш?! — завопил я.
— Джерард, — говорит она тогда, — кричать нет необходимости.
Уж на что Джейни всегда держалась спокойно, но и та сказала угрожающе: «Отвечайте нам, где он, мисс Кью». Ты и то перепугался бы ее голоса.
И тут вдруг мисс Кью сбрасывает это каменное выражение и протягивает нам руки.
— Дети, — говорит она, — я прошу прощения. В самом деле, прошу. Но, по-моему, я сделала так, как надо. Я отослала Малыша жить с подобными себе. Здесь мы не можем сделать так, чтобы ему было хорошо. Вы же понимаете это.
Джейни ответила:
— Он никогда не говорил нам, что ему плохо.
Мисс Кью выдавила короткий смешок:
— Если бы он, бедняжка, умел говорить.
— Лучше верните-ка его назад, — сказал я, — вы не понимаете, что делаете. Я же предупреждал, что нас нельзя разлучать.
Она уже начала раздражаться, но еще сдерживалась.
— Милые мои, я попробую объяснить вам. И ты, и Джейни, и близнецы — нормальные дети. Вы вырастете, станете взрослыми. Только бедный Малыш — иной. Он не будет расти, не сможет ходить и играть, как прочие дети.
— Это неважно, — отвечала Джейни, — вы не имели права отсылать его.
Я с ней согласился.
— Ага, лучше верните его назад, да побыстрее.
Тут уж взбрыкнула она.
— Среди всего, чему я вас учила, есть и такое — не командовать старшими. А теперь бегите, одевайтесь к завтраку — и забудем об этом.
Я умолк, и Стерн вставил:
— Ну а дальше?
— Ну, — отвечал я, — она привезла его обратно. — И я рассмеялся.
— Ты веришь мне? — вдруг спросил я.
— Я уже говорил тебе — это неважно. Моя работа не в том, чтобы верить или не верить.
— Ты и меня не спросил, насколько я сам всему этому верю.
— Мне не нужно.
— А ты хороший психотерапевт?
— Думаю, да, — сказал он. — Кого же ты убил?
Я был застигнут врасплох и ответил:
— Мисс Кью.
А потом начал ругаться, я же не хотел говорить об этом.
— Не беспокойся, — отвечал он. — А почему ты это сделал?
— Вот это я и хотел узнать.
— Значит, ты и в самом деле ненавидел ее.
Я залился слезами. В пятнадцать-то лет!
Он дал мне выплакаться. Сначала были хлюпанья и всхлипывания, потом прорезались рыдания. А за ними полились слова.
— А ты знаешь, откуда я? Первое мое воспоминание — удар по рту. Вот она, перед глазами, — приближающаяся ладонь. Огромная… больше моей головы. Чтоб не орал, значит. И с тех пор я боюсь кричать. А тогда вопил, потому что проголодался. Или холодно стало. А может, и то, и другое сразу. После помню огромную спальню и еще: кто больше украл, тому больше досталось. Плохо будешь себя вести — побьют, хорошо — получишь конфетку. Попробуй так жить. Попробуй жить, когда самое дорогое, самое желанное — чтобы тебя только оставили в покое.
И после всего — чудо с Дином и его ребятами. Удивительное это дело — чувствовать себя дома. Я и не знал такого. Две тусклые лампы, угольки очага, но как они освещают мир. И в них — твоя жизнь.
И вдруг все переменилось: чистая одежда, еда — вареная и жареная. Каждый день пять часов школы, всякие Колумбы да короли Артуры и учебник по гражданскому законодательству двадцать пятого года. А сверху над всем — квадратная ледяная плита, и ты видишь, как она тает, как округляются углы, и понимаешь, что это из-за мисс Кью…Но Дин заботился о нас просто потому, что он жил так и не мог иначе. Мисс Кью тоже заботилась, но не потому, что не могла по-другому. Просто она решила это сделать.