— Откуда, — начала я и остановилась по давней привычке недоговаривать вопросы.
— Рифмач, — запротестовал Эррол, — я и так получил от вас слишком много и не стоит…
— Это не тебе, — непреклонно заявил Том, — а твоему сыну, — и он положил кольцо На ладонь Хью.
Я перевела дыхание, но мир вокруг оставался таким же черным.
— Томас, — не выдержала я, — откуда ты взял это кольцо?
Он тяжело поглядел на меня.
— Получил от Мэг, — сказал он, — семь лет назад.
Только так и мог теперь мой муж соврать мне, а я перед графом не посмела продолжать расспросы. А потом прибыл гонец из Роксбурга.
Я накормила гостей напоследок. Они ели стоя, торопясь выехать, чтобы попасть в Роксбург до заката. Я не знала, что скажу Томасу, когда мы останемся наедине.
Я поглядела на него. На миг он перестал следить за собой, и лицо утратило суровую холодность, став тоскующим и печальным. Я раскрошила свой хлеб на куски.
Эррол прижимал к себе арфу, подаренное кольцо было у него на пальце. Он стоял перед Томасом и, казалось, не находил слов. Со мной он распрощался подобающе учтивыми словами, а Тому сказал напоследок:
— Мой отец послал дары прорицателю, но я сам должен сделать подарок арфисту. — И он отстегнул от плаща золотую заколку с рубиновой головкой и протянул моему мужу. — Моя мать любила говорить, что ваша музыка зачаровывает. Но теперь я знаю не только это.
Томас принял брошь.
— Благодарю. Похвала истинного арфиста — лестна. Я буду носить это у сердца и всегда помнить дарителя.
Я не осталась даже посмотреть, обнимет ли он сына на прощание. Я спустилась с башни, прошла через весь город и углубилась в холмы, как любила делать в девичестве. Ветер ярился на открытых пространствах, колючий терн стлался у самой земли. Вдали виднелся отряд Эррола — сверкающий и призрачный, как далекая весна, он уходил в сторону Роксбурга.
Я вернулась домой, вымокшая и окоченевшая.
Томас пришел в мою комнату, когда я пыталась отогреть у огня замерзшие ноги.
За каминной решеткой потрескивал огонь. Его длинные волосы касались моих коленей.
— Почему ты ничего мне не сказал? — спросила я.
Может, он решил сделать вид, что не понял меня.
— Я не знал, что у меня есть еще один сын. Я узнал об этом, только когда увидел его. А ты поняла все за обедом.
— Но ты не перестал бояться после того, как увидел его. А когда вы играли, хотел унизить…
— Нет, — быстро сказал он. — Нет, не так. Я только хотел посмотреть, насколько… насколько он и вправду мой.
— Что ж, ты получил ответ. Доволен?
Он промолчал.
— Неужели ты считаешь меня способной обидеть мальчика, который тебе дорог?
Его рука остановилась, стискивая мою лодыжку.
— Пожалуйста, не надо. — Говорил он тихо, но я хорошо его расслышала.
— Почему не надо? Что ты от меня скрываешь? — я боялась, поэтому начала злиться. — Чего нужно бояться? И кого ты собрался защищать? — я схватила его за волосы. — Чей он бастард? Какой-такой незамужней девицы? В чьей постели ты его сделал?
— Это важно? — взмолился он. — Она мертва.
— Важно, потому что я спрашиваю, — яростно выкрикнула я. — Разве я тебя когда-нибудь о чем-нибудь спрашивала? Укоряла в чем? Днем или ночью, часто я тебя расспрашивала? Томас, я столько раз прикусывала язык, чтобы уберечь тебя от ненужных вопросов, а теперь, когда это действительно важно, ты молчишь, как каменный!
— Мы что, на рынке? — взорвался он. — За каждую сотню незаданных вопросов ты требуешь права задать один по своему выбору? По каким правилам мы с тобой играем в эту игру?
— Это не игра! — крикнула я. — Или для тебя все на свете — только игра? Вот как ты всех нас видишь? Мы для тебя игрушки?
— Нет, — сказал он, и кончик носа у него побелел от ярости. — Но я намерен оставлять кое-что при себе, когда сочту нужным.
— Ну и пожалуйста, — отозвалась я. — Сколько угодно. Спи один и ешь тоже. Мне и смотреть на тебя опостылело.
Он поднялся и вышел из комнаты. Мы не разговаривали два дня. На вторую ночь даже до меня дошло, что любая правда все равно лучше моих выдумок, что чудовище, в которое я превращала его днем, не может быть тем самым Томасом, который прижимал меня к себе по ночам. Я встала и отправилась на розыски.
Он сидел один в моей пустой комнате, наигрывая на арфе и напевая «Прекрасную Анни»: