Вошла Кареглазка, а за нею мать Вольфа и мужчина, который, видимо, был его отцом, судя по его крайне подозрительному взгляду, свойственному сотрудникам таможни.
— Дурак ты, Вольф, — с ходу бросил он. — Дураком был, дураком и останешься.
— Подумать только, я обнаруживаю собственного сына в какой-то забегаловке, — плакала его мать. Эннли, войдя, услышала эти слова. У женщины был такой вид, словно её ударили.
— Вот его одежда, — спокойно сказала она, протягивая вещи. — Я её постирала. Она чистая и сухая.
Мамаша сухо кивнула Эннли и вытолкала сына за дверь.
— Спасибо, что вы за ним присмотрели.
Кареглазка, Эннли и я неуверенно глядели друг на друга; казалось, внезапно вокруг нас возникла пустота.
— Тебе удалось связаться с родителями Дроува, дорогая? — наконец спросила Эннли.
— Они придут позже.
— Послушайте, если мои вещи высохли, я могу уйти, — поспешно сказал я.
— Ни в коем случае, — твёрдо сказала Эннли. — Вы можете разминуться по дороге. Оставайся пока здесь; в конце концов, ещё не поздно. Мне нужно заниматься своим делом, но я уверена, что Кареглазка останется и поговорит с тобой. Да, дорогая?
Кареглазка кивнула, опустив глаза, и Эннли ушла, закрыв за собой дверь.
Кареглазка села в кресло, в котором до этого сидел Вольф, и посмотрела прямо на меня, слегка улыбнувшись. На ней было белое платье с какими-то розовыми и голубыми цветочками, из-за чего у неё был вид недосягаемо красивого ангелочка; я бы предпочёл потёртые джинсы и свитер, которые были на ней до этого. У неё обнаружились симпатичные коленки и на ногах — аккуратные туфельки. За долгое время мы не произнесли ни слова, и, если бы это продолжалось дальше, мы бы так никогда и не заговорили.
— Тебе нравится моё платье? — спросила она, давая мне шанс посмотреть на неё более открыто.
— Да. Красивое.
Она улыбнулась, играя с чем-то, что висело на тонкой цепочке у неё на шее. Оно блеснуло на свету, и я узнал его. Это был кристалл, возможно, выращенный из ледяного гоблина, такого же, как тот, которого выбросила моя мать, но, более вероятно, настоящий, вырубленный из уничтоженного ледяного дьявола и символизировавший победу над злом. Вид этого кристалла смутил меня; было нечто обескураживающее в религиозном символе, висевшем на девичьей шее.
Она проследила за моим взглядом и слегка покраснела.
— Маме нравится, когда я ношу его, — объяснила она. Кареглазка разгладила рукой перед платья, и тонкая ткань натянулась вокруг обозначившейся груди. Я поспешно отвёл взгляд, крайне смутившись. — Мама очень набожный человек, — продолжала она.
— Моя мама точно такая же, — заверил я, чувствуя, что мне становится её жаль. — Она верит во все. Даже…
В этот момент открылась дверь, и грубый шум бара заполнил комнату.
Появилось пышущее здоровьем лицо, на котором все ещё сохранялись остатки профессиональной улыбки хозяина гостиницы; я узнал Паллахакси-Гирта, отца Кареглазки.
— Привет, Алика-Дроув, — приветствовал он меня. — Надеюсь, я не помешал? — он многозначительно подмигнул. — У нас здесь не хватает рабочих рук, и мне придётся забрать у тебя Кареглазку. Извини, но сам понимаешь… — Он поколебался. Позади него клубился дым и слышался гул голосов. — Может быть, наденешь что-нибудь и пройдёшь в бар?
— Я принесу твою одежду, Дроув, — сказала Кареглазка, поспешно выходя из комнаты. Я вспомнил об изумрудном браслете. Его нужно было вернуть.
Чуть позже я сидел в углу бара и наблюдал за происходящим вокруг. Всё было совсем не так, как я ожидал. Действительно, были и запах, и дым, и хриплый смех, и шум разговоров, но во всём этом не чувствовалось чего-то плохого. Вместо этого я видел лишь полный зал людей, явно наслаждавшихся обществом друг друга. Это озадачило меня.
— Здорово, парнишка! — проревел чей-то голос.
Я вздрогнул, оглядываясь по сторонам. Надо мной склонилась широкая физиономия, моё плечо сжимала громадная рука. Почерневшие зубы ощерились в ухмылке. Я тупо смотрел на это явление, пока не узнал его и не почувствовал себя несколько глупо. Это был водитель грузовика, с которым мы расстались в Бекстон-Посте, как его там звали? Гроуп. Позади него вытягивал шею его приятель, рассеянно улыбаясь поверх стакана с какой-то тёмной жидкостью.
— Я думал, вы в Бекстон-Посте, — выпалил я, не придумав ничего лучшего.
Гроуп, пошатываясь, обошёл вокруг стола и уселся на скамью рядом со мной, подвинувшись, чтобы дать место своему другу. Оба они курили длинные чёрные сигары, от которых отвратительно воняло. Я огляделся вокруг в поисках помощи, но Кареглазка была в другом конце помещения, неся множество кружек, с которых хлопьями падала пена. Она выглядела слишком чистой и прекрасной для того, чтобы находиться среди этой неотёсанной публики, и внезапно мне стало очень грустно.