— О… О, всё в порядке. Дроув меня немного напугал, вот и всё. В самом деле, ничего страшного, Берт.
Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза.
— Давай говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси — тогда веди себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди и отнеси вещи в машину.
Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня подчиниться его воле. Когда человек становится взрослым, полностью формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под гору. Вот так же и с моим отцом, с обидой думал я, загружая мотокар.
Напыщенный старый дурень, сознавая свою неспособность победить меня интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я вышел победителем из этого небольшого поединка.
Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался поспевать за ним — безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье.
Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает её глупость. Она жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в любом споре.
Мы все страшно боялись холода — подобный страх вполне естественен, и, несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный.
Всё дело в том, что её сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту историю в форму высокой драмы.
Мне всегда казалось, что тётя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком случае, она уговорила его одолжить ей мотокар — она хотела показать меня каким-то дальним родственникам. Была зима.
Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился.
— О Господи, — тихо сказала тётя Зу. — Нам придётся идти пешком, Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. — Я в точности запомнил её слова.
И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой до темноты, что вместе с темнотой придёт холод, а мы были слишком легко одеты.
— О Господи, — сказала тётя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. — Мне холодно.
Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно — страшно холодно, — я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в тёплую длинную шерсть. Лорины — безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов.
В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.
Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.
— Если бы у меня была меховая шуба… — пробормотала тётя Зу.
— Мы могли бы прижаться к лоринам, — нервно предложил я.
— С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? — огрызнулась тётя Зу, раздражение которой усиливал страх. — Ты что, думаешь, я не лучше локса?
— Извините.
— Почему ты идёшь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке.
У меня такая лёгкая одежда.
Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и, несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И всё же подсознательно я постоянно думал о лоринах: если всё остальное — включая тётю Зу — не поможет, животные обо мне позаботятся.
Они всегда так поступали…
— Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов.
Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы её страх передался мне. Когда мы поднялись на холм, я увидел далёкие огни — слишком далёкие. Зимний ветер хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лёд по пути к сердцу. Я слышал бормотание тёти Зу.