— Действительно, масштаб другой. Пелевин гораздо серьезнее. А Лукьяненко гораздо… текстовее. Пространнее, скажем так. Кроме того, существует феномен Николая Перумова, который написал колоссальную дилогию как продолжение к Толкину, в теперь, несколько мне известно, пишет другие романы, которые уже никоим обрезом не прилегают ни к каким литературным первоисточникам. Наверняка дозревают сейчас, а может быть, уже и дозрели — я просто их не знаю — другие авторы, которые, если они смогут создать вал публикаций, безусловно станут именами.
— Я понимаю, что писателям твоего поколения нет особой необходимости работать на создание вала публикаций — вы уже вошли а литературу. Тем не менее читатели должны получать новые произведения Рыбакова. А твой последний роман вышел полтора года назад…
— Действительно, от меня вала ждать не приходится. К тому же, в отличие от своих коллег по перу, я так и не смог бросить — и, видимо, никогда уже не брошу — другую свою работу, востоковедение, хотя она сейчас не обеспечивает деже прожиточного минимума. Но она мне интересна, и кроме того, пройдя уже две трети пути до некой самим собой обозначенной цели, как я могу это сделать? Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что это связано с исследованием средневекового Китая, которое может оказаться важным для всей российской науки, пусть даже то, что я делаю, сейчас понятно лишь нескольким специалистам. Так что последние полтора года и следующие года два эта работа для меня более важна, нежели литература. Да и литература, извини, но у меня за последние годы было написано два романа и две повести — в книжных изданиях их нет до сих пор, а один роман не вышел вовсе. Видимо, я не умею «пробивать» своих произведений.
— Тогда еще один вопрос Если тебе сейчас некое издательство выложит пять миллионов — хотя, по нынешним временам, это не такая уж и большая сумма — и скажет: сдашь через полгода новый роман, получишь еще столько же. Согласишься ли ты на это предложение?.
— Нет, не соглашусь. В этом году — нет. В этом году у меня уже было одно такое предложение, и я ответил отказом.
Беседу вел Андрей ЧЕРТКОВСергей Переслегин в рубрике КРИТИЧЕСКИЕ КОНСПЕКТЫ
Размышлять о классической советской фантастике начала 60-х годов сейчас не модно. «Коммунистическая пропаганда!» — новый ярлык надежно сменил прежние идеологические клейма. «Английский шпион» Иван Ефремов а глазах нынешних либералов выступает едва ли не теоретиком тоталитаризма. Недалеко ушли от него и братья Стругацкие, для творчестве которых, как вдруг оказалось, характерно «пренебрежение к человеку, если он не боец передовых рубежей»[4].
Вряд ли есть надобность ломиться в открытую дверь, доказывая роль «Часа быка», «Понедельника…», «Обитаемого острова», «Улитки…» в разрушении тоталитарной идеологии. Однако негативное, критическое начало сейчас не столь интересно, как начало созидающее: «стандартная модель будущего» по Ефремову-Стругацким. Коммунистическая Утопия.
Идея о переустройстве мира существует столько же, сколько и сам мир. Попыткам спроектировать идеальное общество несть числа. Время от времени дело доходило и до крупномасштабных экспериментов, которые, все без исключения, дали резко отрицательные результаты.
На этом основании, кстати, сейчас отвергается сама идея «светлого будущего». Безнравственными — с точки зрения приоритета общечеловеческих ценностей — считаются не только практические действия, но даже размышления на подобные темы.
Между тем с позиций нормальной — то есть не общечеловеческой, а просто человеческой — логики, провал большевистского эксперимента ровным счетом ничего не доказывает. Ну, кроме того, что «ежели человека не кормить, не поить и не лечить, то он, эта, будет, значить, несчастлив и даже, может, помрет. Как вот этот помер»[5]. Если некто, нацепив восковые крылья, сиганул с колокольни, не надо писать в некрологе, что покойник доказал принципиальную невозможность создания летательных аппаратов «тяжелее воздуха»…
Желание построить идеальное общество, несомненно, имеет своим источником эгоистическое недовольство человека своим положением. Как и любой прогресс вообще. Но есть и объективные факторы, способствующие жизнеспособности таких устремлений. Если оценивать социальную энтропию через меру нереализованной социальной работы, окажется, что «кпд» любого современного государства пренебрежимо мал. Иными словами, подавляющая доля человеческой активности, времени, сил, материальных средств расходуется на попытки достичь заведомо невозможных целей, и на сколь-нибудь полезную ресурсов почти не остается.