Меня даже освободили от процедуры ожидания. В коридоре появился один из Булыжников, молча повернулся и зашагал впереди. Я последовал за ним. Так мы добрались до Папиного кабинета, и я подошел к его величественному столу.
Фридландер-Бей сразу встал; он так старательно улыбался, что, казалось, кожа вот-вот не выдержит и порвется. Папа поспешил навстречу мне, взял мое лицо в ладони и поцеловал.
— О сын, возлюбленный сын мой, — вскричал он. У него не хватало слов, чтобы выразить переполнявшую сердце радость.
Зато я был немного растерян. Как следует вести себя в подобной ситуации?
Кто я — неприступный супергерой или «парнишка с нашего двора», который по воле случая стал защитником квартала? По правде говоря, я хотел поскорее получить разбухший от хрустиков конверт, убраться отсюда и навсегда забыть о старом негодяе. Папа сильно затруднял мою задачу: он чмокал меня снова и снова.
Наконец даже такой ярый приверженец арабских традиций, как Фридландер-Бей, понял, что Пора заканчивать. Он отпустил мою зацелованную физиономию и, словно за стенами крепости, укрылся за своим грандиозным столом, опять став неприступно далеким. Кажется, сегодня не будет совместной трапезы и приятных разговоров за чашкой кофе, когда я услаждал бы слух хозяина дома рассказами об истерзанных трупах, а он объяснял, какой я замечательный. Папа долго разглядывал меня, не говоря ни слова. Возникнув, как из-под земли, Говорящие Булыжники расположились за моей спиной: один слева, другой — справа. Это напоминало наше первое свидание, только сейчас мы находились в роскошном дворце, а не в грязном мотеле. Неожиданно из супергероя я превратился в ничтожного слизняка-неудачника: попался при попытке обчистить карманы прохожего и теперь томлюсь в ожидании приговора. Не знаю, каким образом Папа сумел внушить мне подобные чувства. Один из секретов магической силы, которой он обладает. Мне ведь до сих пор неизвестны его истинные планы, с ужасом подумал я.
— Ты хорошо поработал, достойный сын мой, — произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.
— Благодаря могуществу Аллаха и твоей мудрости, дару предвидения, я преуспел в своем начинании, — сказал я.
Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Аллахом.
— Прими наш скромный дар в знак благодарности. — Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.
— Благодарю тебя, о шейх.
— Благодари не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.
— Святые слова. — Я положил деньги в карман. Ну что же, теперь я могу идти?
— Многие из моих друзей расстались с жизнью, — размышлял вслух Папа, — я потерял также немало доверенных помощников. Следует позаботиться, чтобы в будущем подобное не могло повториться.
— Да, о шейх.
— Мне нужны верные люди на ключевые посты, друзья, на которых можно положиться. Меня охватывает стыд, когда я вспоминаю, каким доверием облек Хасана.
— Он был шиитом, о шейх. Фридландер-Бей махнул рукой.
— Тем не менее… Настало время восстановить разрушенное. Твоя работа еще не закончена, сын мой. Ты должен помочь нам построить новую систему безопасности.
— Я сделаю все, что в моих силах, о шейх. — Мне совсем не нравилось, что разговор принял такое направление. Но я был бессилен что-либо изменить.
— Лейтенант Оккинг умер и отправился в свой рай, иншалла. Его место займет сержант Хаджар, человек, которого я хорошо знаю и могу не опасаться. Я хочу учредить новую важную должность посредника между моими будайинскими друзьями и городской администрацией, который будет наблюдать за действиями властей.
Никогда еще не чувствовал я себя таким маленьким и одиноким.
— На эту должность я избрал тебя.
— Меня, о шейх? — спросил я дрожащим голосом. — Но это невозможно! Не может быть, чтобы ты и вправду выбрал…
Он кивнул:
— Да будет так.
Я почувствовал такую ярость, что забыл обо всем на свете. Подскочив к нему, я заорал:
— Пошел ты со своими погаными планами! Ты сидишь за этим столом и играешь чужими судьбами, спокойно наблюдаешь, как убивают моих друзей, суешь свой «скромный дар» одному, другому, третьему, и тебя ни капли не волнует, что потом станет с ними, лишь бы денежки, не переставая, текли в карманы! Ты… Не удивлюсь, если окажется, что за Оккингом, работавшим на немцев, и за Хасаном, работавшим на русских, стоял один и тот же человек — ты! — Губы Фридландер-Бея cжалиcь в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку. — Значит, так оно и было, да? — сказал я тихо. — На самом деле тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что середины не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, сопереживать. Несмотря на все молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!