— И с тобой да пребудет мир, — ответил я. Доктор Еникнани покинул палату.
Джо-Маме наверняка страшно понравится эта история. Интересно будет услышать ее интерпретацию…
Сразу после ухода врача явился молодой санитар со шприцем. Я попытался объяснить, что вовсе не мечтал, чтобы меня накачали наркотиком; просто хотел задать пару вопросов. Но парень резко произнес:
— Повернитесь на живот. Куда колоть: слева, справа?
Я немного поворочался, и в конце концов решил, что мой бедный зад везде болит примерно одинаково.
— А еще куда-нибудь нельзя? В руку?
— В руку нельзя. Могу только пониже, в ногу. — Он довольно грубо стащил простыню, протер ваткой бедро и всадил шприц. Потом быстро протер место укола, повернулся и пошел, не сказав ни слова. Я явно не принадлежал к его любимым пациентам.
Мне захотелось остановить парня, объяснить, что я вовсе не самовлюбленный, сластолюбивый и порочный сын свиньи, каким он меня считает. Но прежде чем он дошел до двери, прежде чем я успел открыть рот, голова сладко закружилась и знакомое, по-матерински теплое и ласковое забвение приняло меня в свои объятия, избавив от всех ощущений. Последняя мысль перед тем, как я полностью отключился: «Так здорово никогда в жизни не было…»
13
Я не ожидал наплыва посетителей; еще до конца не решившись на операцию, все-таки предупредил всех знакомых, что ценю их заботу, но предпочитаю, чтобы меня оставили в покое, пока не поправлюсь. В ответ мне тактично дали понять, что навещать меня никто и не собирается. Ну и пусть, гордо сказал я себе. На самом деле мне не хотелось никого видеть, потому что я примерно представлял себе эту процедуру. Посетители усаживаются на кровати у тебя в ногах и начинают притворно-бодро уверять, что ты прекрасно выглядишь, скоро почувствуешь себя лучше, что все по тебе ужасно скучают. А если ты не успеешь заснуть на данном этапе, в подробностях опишут все перенесенные когда-то ими операции. Все это мне не нужно. Я хотел в одиночестве насладиться последними молекулами эторфина, введенного в мой мозг, чтобы он постепенно рассасывался. Конечно, на всякий случай я приготовился играть роль стоика и мужественного страдальца в течение нескольких минут в день. Но репетиции оказались напрасными. Мои друзья были верны слову: ни единого чертова посетителя, вплоть до последнего дня перед выпиской! Никто не нашел времени позвонить, прислать открытку или хотя бы какой-нибудь трогательный цветочек. Ну погодите, я вам этого не забуду!
Я видел доктора Еникнани каждый Божий день, и каждый Божий день он напоминал, что есть многое, чего следует бояться больше смерти. Доктор любил творчески развивать эту оригинальную мысль: такого зануду я еще не встречал.
Его попытки успокоить встревоженную душу пациента приводили к обратному результату; доктору следовало бы ограничиться обычными медикаментозными средствами — пилюльками. Они, — я имею в виду больничные лекарства, изготовленные на фармацевтических фабриках, — действовали просто замечательно, заставляя забыть и о смерти, и о страданиях — вообще обо всех неприятностях.
По прошествии нескольких дней стало ясно, как сильно ценит мое благополучие родной Будайин: даже если бы я умер и был погребен в новенькой мечети в Мекке или в какой-нибудь египетской пирамиде, воздвигнутой в мою честь, никто об этом и не узнал бы! Вот так друзья! Вопрос: как мне вообще пришло в голову рисковать ради таких крыс своей шкурой! Я задавал его себе снова и снова, но ответ всегда был один: потому что кроме них у тебя никого нет. Печально, правда? Чем дольше я наблюдаю за поведением людей, тем больше радуюсь, что никогда не принимал их поступки близко к сердцу. Иначе свихнулся бы или повесился с тоски…
Подошел конец рамадана, а с ним и праздник — пир, знаменующий завершение поста. Жалко пропустить его, потому что этот день — ид аль-фитр — для меня один из самых светлых в году. Я всегда праздновал конец поста, поглощая горы атаиф лепешек, пропитанных сиропом, с густым кремом наверху, обсыпанных тертым миндалем, сбрызнутых водой, настоянной на апельсиновых корках. Вместо них меня угостили на прощание парочкой уколов соннеина. И вот наконец некий религиозный лидер города объявил, что узрел молодой серпик луны, а стало быть, начался новый месяц, и жизни разрешается вернуться в обычное русло.
Я заснул безмятежным сном. На следующее утро проснулся рано: санитар пришел, как обычно, чтобы взять кровь на анализ. Жизнь остальных мусульман могла продолжить свое течение, но моя навсегда свернула в неведомом направлении… Все! Чресла мои опоясаны, меня ожидает поле брани… Разверните знамена, о братья мои, и ринемся на врага, как волки на овец. Я несу не мир, но меч. Во имя Аллаха, вперед!