Кем был Гадагал — капитаном корабля или мелкой сошкой, — выяснить пока не удалось; загадкой оставалось и то, сколько всего трахенди на борту. Да, Хантера встретили трое, но отсюда вовсе не следовало, что больше на корабле никого нет (судя по размерам, на нем достаточно места, чтобы спрятать целую ораву инопланетян).
Еще когда Хантер вместе с Атласом готовились к переговорам, было решено, что человеку следует перехватить у трахенди инициативу и постараться, фигурально выражаясь, припереть к стене. Что ж, первый шаг сделан: ему разрешили подняться на звездолет в кресле; пора делать второй.
— У вас тут слишком яркий свет, — пожаловался Хантер. — Не могли бы вы слегка его притушить? Мне режет глаза. — Если он и преувеличивал, то совсем чуть-чуть: свет в помещении и вправду был чересчур ярким.
Транслятор на стене принялся переводить просьбу Хантера, который с интересом наблюдал за ежесекундно возникавшими подобиями радуги. До чего же странный способ общения; трудно представить, как он мог возникнуть в процессе эволюции.
Ройс пожал плечами. Чего зря ломать голову? Такая загадка по зубам разве что Атласу, вот он пускай и ломает свои электронные мозги.
Помещение, в котором трахенди приняли представителя человечества, в точности соответствовало описанию майора Любчека. Достаточно необычные, по людским меркам, пропорции, расстояние от пола до потолка футов двадцать пять, не меньше, а площадь — от силы двенадцать футов в квадрате. Диковинного вида мебель, какие-то артефакты… Внезапно Хантер сообразил, что в космосе, в условиях невесомости, пол каюты вполне может оказаться стеной.
Хороша стена — с тремя голубыми треугольными креслами, на которых, болтая ногами, сидят трахенди!
— Их кресла могут передвигаться с места на место, — сообщил Атлас. — Я обнаружил соответствующий механизм.
— Хорошо. По-твоему, какие у нас шансы на успех теперь, когда мы лишились всего того оборудования, которым напичкали комнату для переговоров?
— Трудно сказать. Датчики в твоих искусственных руках и в кресле пока справляются со своей задачей. Нужно попытаться вывести трахенди из себя, тогда я смогу организовать из новых сведений базу данных… Скажи, чтобы они перестали пользоваться голосом майора Любчека.
— Прежде чем мы продолжим, — сказал Хантер, — я должен сообщить вам, что у нас считается признаком крайнего неуважения обращаться к полномочному послу голосом другого человека. Если это возможно, пожалуйста, измените голос.
— Просим прощения. Мы не знали. — Голос, исходивший из транслятора на стене, уже не был голосом Любчека. — Видите, сколько всего нам нужно уточнить, чтобы в дальнейшем не возникало подобных ситуаций.
— Вижу, — согласился Хантер и вдруг ощутил растерянность: что дальше? Снова пригласить трахенди в комнату для переговоров? Или пускай немного успокоятся? — Так гораздо лучше. Большое спасибо. — Пожалуй, наступил подходящий момент, чтобы выяснить, с кем они, собственно, имеют дело. — Насколько я понимаю, вы уполномочены вести переговоры с землянами?
— Совершенно верно, — отозвался Гадагал.
— И кто вас уполномочил?
— Как выяснилось из разговора с майором Любчеком, ответить на этот вопрос не очень-то легко. У нас нет того, что вы называете правительством. Считайте, что перед вами представители крупной торговой организации.
— Врёт, — прошептал «адвокат».
— С чего ты взял?
— Атлас сослался бы на искажение данных, а я скажу просто: нутром чую.
— Замечательно. Мне тоже показалось, что они не те, за кого себя выдают. Ладно, пускай думают, что им удалось нас обмануть. Всегда полезно, когда противник тебя недооценивает.
— Очень хорошо, — сказал Хантер, — предоставим разбираться в структуре вашего общества политологам. Итак, с чего начнем?
Кресло, на котором сидел Гадагал, медленно приблизилось к аппарату Хантера и остановилось в каком-нибудь футе от него. Мойрчонг расположился левее Гадагала, а Ахулаба занял место справа.
— Обрати внимание, они разместились треугольником, — заметил Атлас. — Очевидно, им привычно обсуждать и принимать решения именно втроем. Скорее всего, система счисления у них тоже троичная.
— Нам это чем-нибудь поможет?
— Не знаю.
— Предлагаю уладить формальности, — произнес Гадагал (точнее, транслятор, преобразовавший цветовые лучи в слова). — Мы хотели бы получить дипломатическую неприкосновенность для себя и для нашего корабля, чтобы чувствовать себя на переговорах в полной безопасности.