У первого же валуна Кугель, последовав совету селянина, обменял камни и двинулся далее. День шел своим чередом; солнце карабкалось ввысь спазматическими толчками и, немного передохнув в зените, поковыляло к западному горизонту, словно ' престарелый ревматик по шатким ступеням. Благодаря удаче или священным камням, но путник бодро и беспрепятственно маршировал от валуна к валуну, хотя ему все же не раз приходилось падать на землю плашмя, дабы избегнуть внимания пелгрейна.
Наконец впереди обрисовалась низенькая гряда и за ней — спуск в тенистую долину; углядев их, путник ускорил шаг и вознес хвалу небесам за благополучный исход рискованного предприятия. Должно быть, он невольно ослабил бдительность, ибо раздавшийся с неба дикий ликующий клич застал его врасплох. В панике ринувшись под откос, Кугель заметался меж камней, упал и пополз, стремясь укрыться в ближайшей тени. Радостно клокоча, пелгрейн пронесся над его головой, резко развернулся, спикировал — и к хриплым крикам чудовища вдруг присоединился визгливый человеческий голос.
Осторожно выглянув из-за обломка скалы, Ку-, гель обнаружил, что тварь приземлилась полусотней ярдов ниже по склону и преследует некоего упитанного субъекта в просторных одеждах примечательной расцветки — сплошь в крупных черно-белых ромбах. Жертве удалось укрыться за олофаровым деревом, и пелгрейн, вереща и бурно хлопая крыльями, принялся яростно загребать когтистыми ручищами то с одной, то с другой стороны ствола. Невзирая на солидную комплекцию, несчастный с изумительной ловкостью уклонялся от выпадов врага, хотя пот так и струился по его пухлой физиономии, обрамленной короткой черной бородкой.
Разочаровавшись в избранной тактике, тварь разразилась потоком несвязной брани и просунула в развилку ствола разинутую пасть. Повинуясь внезапному импульсу, Кугель начал потихоньку сползать по склону, пока не очутился прямо над зверем, выбрал подходящий момент и прыгнул, приземлившись обеими ногами на здоровенную зубастую башку. Пелгрейн рухнул. Его голая шея клином вошла в развилку дерева.
— Ну а теперь, — обратился Кугель к остолбеневшему толстяку, — если ты снабдишь меня прочной веревкой, мы свяжем его как следует.
— Непростительное милосердие! — встрепенувшись, запротестовал тот. — Или ты не видел, как мерзкое создание покушалось на мою жизнь? Прикончить его, и немедля! Ну-ка подвинь левую ногу, я отсеку ему голову.
— Стоит ли торопиться? — возразил Кугель. — Какова бы ни была вина животного, у меня есть права на этот ценный экземпляр, и я намерен защищать свои интересы.
— Твои претензии совершенно не обоснованы, — после секундного раздумья возразил толстяк. — Я был на расстоянии вытянутой руки от ценного экземпляра, и как раз собирался оглушить его, когда ты бесцеремонно вмешался в ситуацию.
— Ну что ж, — пожал плечами Кугель. — Значит, мне остается только избавить чудовище от своего веса и отправиться дальше.
— Зачем же доводить до нелепых крайностей сугубо теоретическую дискуссию! — поспешно проговорил субъект в черно-белом балахоне. — У меня найдется вполне подходящая веревка.
Придавив голову пелгрейна обломком массивного сука, они старательно связали его, и толстяк, представившийся как Иоло Снолов, спросил:
— Так в чем же ценность этого создания и каково, на твой взгляд, се материальное выражение?
— Видишь ли, я как раз вспомнил, что Орбаль, герцог Омбаликский, является страстным любителем раритетов. Думаю, он выложит за монстра кругленькую сумму, возможно, даже сотню терций.
— Разумная мысль! Ты уверен, что тварь связана вполне надежно?
Занявшись проверкой узлов, Кугель заметил, что хохолок чудища украшает голубое хрустальное яйцо, подвешенное на золотой цепочке, и потянулся за драгоценной вещицей, но растопыренная пятерня Иоло молниеносно догнала его руку. Отпихнув толстяка плечом, Кугель ловко снял амулет, но соперник успел вцепиться в золотую цепочку; оба замерли, уставясь в глаза друг дружке.
— Я попросил бы оставить в покое мою законную собственность, — холодно промолвил Кугель.
— Убери свою алчную длань.
— Тебе ли пристало рассуждать о законах? — риторически вопросил Иоло. — Данный объект принадлежит мне по праву и справедливости, поскольку именно я заметил его первым.
— Это гнусная и неубедительная ложь! Разве ты не помнишь, что именно я снял эту безделушку с пелгрейна, а ты всего лишь пытался изъять ее у меня?