В нашем поведении всегда присутствуют те или иные клише, которые задаются ситуацией, окружением, испытанным опытом. В течение дня каждый из нас способен сыграть несколько ролей: прилежного сотрудника на службе (при полной бездеятельности), безучастного внешне пассажира метро (от внимания которого не ускользает ничего из происходящего в вагоне) или удачливого «охотника», сделавшего долгожданную покупку и т. д. Мы легко справляемся со всем этим, меняя интонации голоса, выражение лица и глаз, фактически ^актерствуя», ничего не зная и не ведая о «социологии роли» или «метафизике маски», которым посвящаются объемистые труды современных человековедов. Как справедливо заметил великий философ античности Платон, «люди в большей своей части куклы, и лишь немногие причастны истине». С позиций современной ему технологии философ мысль уточняет: «Человек… это какая-то выдуманная игрушка бога, и по существу это стало наилучшим его назначением».
Одновременно «игрушка» играет и сама. Тот же Платон, рисуя свой проект идеального государства («Каноны»), предполагает необходимость человеческих игр — жертвоприношения, песни, пляски — дабы «снискать милость богов и прожить согласно свойствам своей натуры». Концепция жизни-игры разрабатывалась многими мыслителями и художниками. Цель человеческого существования видел в игре Шиллер, мечтая об обществе и государстве «эстетической видимости», где люди смогут выбирать и менять, как актерские маски, все формы существования. Эта идея питала творчество Вагнера, Ницше, Гессе и других представителей романтического направления. В известной мере реальным воплощением тезиса «смены масок» может служить жизнь гениального соотечественника Шиллера — «громовержца» Гете. Поэт, естествоиспытатель, государственный деятель, опытный царедворец, человек энциклопедических знаний и бюргер одновременно — все это можно рассматривать как своего рода театр одного «актера», хотя роли в спектакле могли исполняться целой труппой. Недаром Гете принадлежат слова: «Каждый человек — это целый мир, который с ним рождается и с ним умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история».
Читатели «Если» в свое время имели возможность ознакомиться с концепцией выдающегося историка и культуролога Йохана Хейзинги об игре как явлении и основании культуры, изложенной автором в книге «Homo Ludens» (Человек играющий). Эту мысль подхватывают социологи, предлагая вообще все поведение человека в обществе, отличающееся условностью и нарочитостью обличий, рассматривать как игру. В общественном бытии люди общаются друг с другом, являя окружающим свой характер, привычки, особенности. Разумеется, мало кому захочется выставить себя в неприглядном виде, если, конечно, человек способен к более или менее объективной самооценке. Отсюда возникает потребность «маски» и одновременно осознание того, что вокруг тебя могут быть маски тоже. Сейчас у нас в ходу модное словечко «имидж», желательный образ, который создается определенными усилиями. Есть даже технологии создания благоприятного имиджа, которыми владеют имиджмейкеры. То, что образ может совсем не соответствовать его носителю, деликатно опускается. «Казаться» — важнее, чем «быть».
Получается своего рода «сознательный договор», по выражению Михаила Эпштейна, согласно которому люди добровольно принимают правила игры и определенные роли, стараясь держаться в их рамках. Все общественное поведение — это соблюдение принятых норм, верность ритуалам и традициям, приспособление к требованиям социума с его четкими социальными и этическими дифференциациями, принятие сложившихся статусов. Конформизм? В известной мере — да. Но только в той мере, в которой его исповедовал тот же Гете, нашедший интересный образ человека, сохраняющего равновесие и гармонию. Поплавок. Он удерживается всегда на поверхности, несмотря на изменение скорости течения.