День выдался ясный, но прохладный. С моря прилетели птицы. Они клевали лежащие на улицах трупы, кричали и хлопали крыльями среди развалин.
— Разве мы не похороним наших убитых, мастер Лиам?
Лиам беспомощно огляделся.
— Нас всего двадцать человек, Кирон. И нам потребуется не меньше двух дней, чтобы предать земле всех павших. К тому же мне приказали доложить о состоянии города и замка.
— А их мы, значит, оставим птицам и погоде? — вмешался Шолто. — Думаю, вы не правы, капитан. Это наш народ. Если потребуется, я буду копать день и ночь.
На минуту Кирон задумался.
— Лиам прав, Шолто. Мы истощим силы, если постараемся похоронить всех. А силы нам нужны, чтобы отомстить… Не лучше ли собрать тела и предать их огню, скажем, во дворе замка? По крайней мере, убережем их от птиц.
— Пираты увидят дым, — возразил Лиам, — решат, что мы возвратились по домам и предпримут вторую атаку.
— Чтобы добраться сюда, им потребуется не меньше часа, — заметил Кирон. — В первый раз они застали нас врасплох и вырезали растерявшихся людей. Теперь, хоть нас и мало, мы вооружены и готовы к бою. К тому же мы знаем эти места, а враг нет. Если мы зажжем погребальный костер ближе к вечеру и пираты решат напасть, мы сумеем посчитаться за наших друзей. Дюжина или две подонков лишатся жизни в день нашего прощания.
— Правильно, — вступил в разговор Исидор. — Если они не придут, то и говорить не о чем. А если придут, то хоть нескольких мы успеем убить, прежде чем темнота прикроет наш отход. Лиам почесал голову.
— Кентигерн приказал узнать обстановку. Он ничего не говорил о мертвых.
— У Кентигерна много забот, — мягко возразил Кирон. — Ему хватает дел с живыми, но он не жестокий человек. И будь он здесь, обязательно приказал бы позаботиться о погибших. Он бы не допустил, чтобы они превратились в падаль.
Лиам, кажется, решился.
— Клянусь Молотом, ты прав, мальчик. А посему приказываю сложить большой костер из веток. Это все, что мы можем предложить нашим друзьям.
С древесиной проблем не было. В самом замке постоянно хранился большой запас бревен. Кроме того, все улицы были завалены полуобгоревшими обломками. Вскоре во дворе замка выросла огромная деревянная платформа.
Теперь предстояло трудное и неприятное дело — собрать тела погибших. Кирон, Шолто и еще двое получили задание обследовать замок, остальные распределились группами по три человека и отправились с ручными тележками по улицам города.
Об одном теле Кирон хотел позаботиться сам, хотя и знал, что сердце его разорвется.
Элике лежала в том же положении, в каком он ее оставил, но сейчас мало напоминала некогда полную любви, жизни и очаровательной грации молодую девушку. Это была бледная, сморщенная кукла.
Слезы потекли по лицу Кирона. Он заставил себя смотреть на нее, чтобы навеки смерть Элике запечатлелась в его памяти.
Эти губы он целовал когда-то. Эти груди прижимались к его телу, и он ощущал их тепло и упругость.
— Элике, любимая моя, дорогая, — шептал он сквозь рыдания. — Я буду убивать за тебя. Я всю жизнь буду за тебя убивать, пока последний из этих скотов не подохнет ужасной смертью и земля не очистится.
Он сорвал парчовую штору и бережно завернул в нее тело. Это была шитая золотом и серебром индийская парча, покрывало для полного солнечной энергии и жизни ребенка. Укрыв девушку, он в последний раз обнял ее. И вдруг заметил на стене картину «Прыжок мисс Фитзалан». Полотно нелепо покосилось и в одном месте было разорвано ударом меча. Повреждение, однако, легко можно было исправить, дыру зашить, а след от пореза закрасить.
Кирон знал, что так ему уже никогда не написать. И это не имело значения — мертвая Элике лежала на его руках. Но на портрете она оставалась во всем цветении и великолепии юности. Вот так она и останется теперь жить, думал Кирон, застыв, как мотылек в янтаре. Придет время, и он позаботится об этом портрете, чтобы сотни лет спустя люди восхищались грацией и красотой Элике Фитзалан.
Он поднял свою ношу и понес ее к погребальному костру. Там люди мрачно продолжали свой скорбный труд. Гора тел уже поднялась высоко. Кирон взобрался на помост и, стараясь не потревожить мертвых, положил девушку как можно ближе к ее отцу.
Шолто и другие что-то говорили ему, но Кирон их не слышал.
Бревна полили китовым жиром. Наконец все было готово.
— Кто-нибудь хочет сказать слово? — спросил Лиам.
— Я скажу. — До Кирона неожиданно дошло, что происходит. — Я скажу. Прежде чем огонь погребального костра поглотит тела наших друзей и любимых, я хочу, чтобы все, кто здесь есть, поклялись убить десятерых за каждого, кто лежит на этом помосте. Потому что это сделали не люди, а звери, посланцы самой смерти.