Наконец и Кирон заметил Петрину. Подошел, положил руки на плечи и заглянул ей в лицо. Впервые за много дней он обратил на жену внимание.
— Не волнуйся, любимая. Сейчас все пойдет так, как ты хочешь. Помнишь, когда мы были детьми? Мы прибежали сюда в конце лета, был жаркий вечер, мы лежали под буком, и я сказал тебе, что хочу летать.
Тревожное выражение на лице Петрины смягчилось.
— Конечно, помню. Сливы и яблоки. Я еще объелась, и потом болел живот.
— Да, — рассмеялся Кирон, — яблоки, сливы и счастливый мир детства. Кентигерн шумно кашлянул.
— Я, пожалуй, пойду. Когда ты собираешься испытывать шар, Кирон?
— Вечером, — ответил Кирон, не глядя на него. — Вечером, после того как я поем и побуду с женой. Сегодня вечером, Кентигерн, вы увидите, как творится история.
Кашляя и бормоча что-то себе под нос, Кентигерн удалился.
— Сливы и яблоки, — повторил Кирон. — Мы оба тогда объелись. Ты помнишь, о чем мы еще говорили?
Петрина улыбнулась.
— Я призналась тебе, что моя мать ходила к астрологу Маркусу. Он предсказал, что ты станешь великим мастером своего дела, а я рожу тебе троих детей… — Петрина вздохнула. — Вот и закончилась юность с ее мечтами и планами. В нашем мире такое уже невозможно.
— Разве? — возбужденно спросил Кирон. — Ты в самом деле так считаешь? А что еще говорил Маркус? Не помнишь?
— Подожди… — Петрина наморщила лоб. — Он говорил… он говорил, что твоей самой знаменитой картиной будет рыба, уничтожающая людей огнем.
— Давай укрепим репутацию астролога!
Кирон схватил огромную кисть, которую использовал для замазки швов на шаре, и обмакнул ее в чан с дегтем. Потом подошел к растянутому на земле полотну. Быстрым и точным движением он нарисовал в головной части шара большой открытый глаз. Потом снова обмакнул кисть и добавил огромный, зияющий рот, полный острых зубов. Мазки его были легки и уверенны. На противоположном конце шара он изобразил большой черный хвост.
— Вот моя величайшая картина, Петрина. Летящая по небу акула, которая пожирает людей… Теперь пойдем поедим, а потом ляжем вместе. Ибо сегодня вечером великая рыба смерти поднимется в воздух.
11
Кирон проверил медники, особое внимание уделяя тому, чтобы уголь горел, не разбрасывая искр и без длинных языков пламени. Потом еще раз проинструктировал людей, в чьи обязанности входило удерживать воздушный шар во время наполнения его горячим воздухом. Потом проверил сеть, которой привязывалась лодка, и дал сигнал открыть полости в подбрюшье шара, куда начал поступать горячий воздух.
Плоский чехол стал надуваться, обретать форму и, наконец, оторвался от земли.
Кирон и Эйлвин поднялись в лодку.
— Ну, Эйлвин?
— Ну, Кирон?
— Скоро мы оторвемся от земли. Если ты чувствуешь, что не потянешь, самое время об этом сказать.
— Я уже сказал. Ты тоже.
— Ну и ладно. Тогда давай посмотрим, как взлетит рыба смерти.
Он подал сигнал удерживающим веревки.
Веревки отпустили, и шар медленно поплыл вверх.
— Поднять температуру в первом меднике, — скомандовал Кирон. — Нас перекосило.
Эйлвин схватил мехи и, расположив их на лишенной кисти руке, принялся раздувать угли. Лодка выровнялась.
Она уже поднялась над головами собравшихся людей. Кирон сидел в одном конце лодки, Эйлвин — в другом, между ними на металлической подставке были закреплены четыре медных котла. Кирон дал знак, чтобы веревку стравили еще, и подкачал воздух в свои два медника. Эйлвин при помощи ручных мехов подкачал свои. Кирон почувствовал хорошую тягу.
— Летим! — торжествующе воскликнул он. — Наконец-то летим!
Неуклюжий баллон наполнялся жизнью, нетерпеливо подергивая подвешенную под ним лодку то за нос, то за корму.
Внизу царило необычайное оживление. Эйлвин перегнулся через бортик и посмотрел на обращенные вверх лица. Кирон дал знак травить еще. Медленно и величественно шар поднялся над верхушками деревьев. Попав в среду, для которой он был предназначен, шар словно по волшебству преобразился и выглядел просто грациозно.
Кирон махнул травильщикам. Теперь шар висел на высоте метров пятидесяти над Мизери, покачиваясь в воздушных потоках, как лодка на слабых волнах.
Побледневший Эйлвин со страхом смотрел на Кирова.
— Может, достаточно? Мне страшно.
Ветер проглотил его слова. Поскрипывали веревки и деревянные опоры, угли в медниках раскалились до золотого цвета.