Эйлвин простил бы Кирону то, что он стал учеником мастера Хобарта. Он простил бы ему и то, что его помолвили с Петриной. Но он не мог простить ему и того, и другого. И потому однажды вечером, когда только что сработанный Кироном змей поднялся невероятно высоко, а ничего не подозревавший Кирон старался поднять его еще выше, Эйлвин, отбросив приличия, подскочил к Кирону и перерезал шнур. Ветер был сильный. Змей несколько раз дернулся, как безумный, после чего понесся к югу, в море,
Кирон ошарашенно уставился на Эйлвина.
— Зачем ты это сделал?
— Затем, что ты придурок.
— Разве я не имею права на придурь, если мне так нравится? Эйлвин растерялся, но пути назад уже не было.
— Нет. Ты должен быть таким, как мы все. Запускать змеев можно детям. Мы уже вышли из этого возраста.
— Однако ты еще не вышел из возраста, когда наказывают битьем. Я долго придумывал эту конструкцию. И ты сейчас получишь по заслугам.
— Попробуй, тронь! — завопил Эйлвин. — Давай, попробуй!
Особой уверенности он, впрочем, не чувствовал, хотя и был сильнее Кирона. Но Кирон обладал гибкостью тела и ума — чудесная комбинация.
— Послушай, Эйлвин, — спокойно сказал Кирон, — ты действительно заслужил наказание. Мне жаль.
Юноши стояли друг перед другом. Эйлвин верил в силу и сомневался в тактике; Кирон верил в тактику и не был уверен в силе.
Эйлвин кинулся в атаку. Схватить Кирона покрепче — и дело решено. Но Кирон не стоял на месте. Мощным прыжком он перелетел через голову противника. Эйлвин опешил, обернулся и тут же получил великолепный удар в прыжке.
Искры посыпались у него из глаз, мир погрузился во тьму, и юноша рухнул на землю. Потом зрение вернулось: Эйлвин увидел спокойно ожидающего его Кирона. С яростным криком он вскочил на ноги и снова кинулся на противника, готовый на этот раз к его уверткам. Однако их не последовало. Кирон, похоже, собрался встретить удар плечом, что было, конечно, глупо, учитывая значительный вес Эйлвина. Но в самый последний, удачно выбранный момент Кирон пригнулся. Не сумев остановиться, Эйлвин беспомощно распластался на его спине, и в этот миг Кирон резко выпрямился. Эйлвин перевернулся в воздухе и с тяжелым стуком хлопнулся спиной о землю. Подняться он не смог. Голова раскалывалась, в ушах стоял гул, все тело болело. Кирон стоял над противником.
— Ты жалеешь, что перерезал шнур?
— Да проклянет тебя Лудд! — Эйлвин попытался схватить Кирона за ногу.
Кирон наступил ему на руку, придавив ее к земле.
— Жалеешь?
Эйлвин застонал от боли.
— Будь ты проклят в аду и еще глубже! Я никогда не пожалею! У тебя есть мастер Хобарт, и у тебя будет Петрина. Да покарает меня Лудд, если когда-нибудь… — Эйлвин потерял сознание.
Когда он пришел в себя, Кирон легонько похлопал его по лицу.
— Оставь меня в покое, парень. Ты можешь переломать мне все кости, Кирон Голова-в-Облаках, но я никогда не пожалею о содеянном. Клянусь тебе!
Кирон осторожно помог ему сесть и сам присел рядом.
— Почему ты заговорил о мастере Хобарте и Петрине?
Побледнев, Эйлвин поднял глаза.
— Ты имеешь все, о чем я когда-либо мечтал, — проговорил он, задыхаясь от рыданий. — И все равно играешься как ребенок.
Неожиданно Кирон все понял.
— Ты хочешь рисовать?
— Да, смерть Лудду, я хотел рисовать. Но мне придется только молоть зерно.
— А Петрина? Эйлвин поморщился.
— Можешь радоваться. Я помолвлен с Джоаной.
— Прости меня, — сказал Кирон просто. — Я не знал всех сил.
— Каких сил ты не знал? — ошарашенно спросил Эйлвин.
— Тех, которые заставили тебя перерезать шнур. С Петриной ничего не поделать. Я ее люблю и на ней женюсь. А вот с другим вопросом, может быть, что-нибудь и получится…
— Ничего с этим не получится, — пробормотал Эйлвин. — Мельник не рисует картин, и его ученик тоже. Вот и все.
Кирон улыбнулся.
— Разве есть какой-нибудь закон? Разве сеньор Фитзалан объявил, что, если мельники станут рисовать, их надлежит казнить?
— Ты смеешься надо мной, — проговорил Эйлвин. — А кроме того, кто станет учить меня рисовать? Кто даст мне холст и краски?
— Я.
Эйлвин замер с открытым ртом.
— Ты? Но почему?
— А разве у нас есть причина для вражды, Эйлвин? Должны ли мы стать врагами из-за решений, которые были приняты без нашего участия?
— Нет, но…
— Тогда послушай. Я хотел бы иметь тебя своим другом. Придет день, и мне очень понадобится такой друг. Что касается Петрины, то здесь я ничего не могу, и не буду делать. А мастеру Хобарту я служу хорошо, и он меня любит. Он даст мне холст и краски и не станет задавать вопросы, на которые я не захочу отвечать… Я научу тебя рисовать, Эйлвин. Ты доволен?