Рассказывают и о другом мальчике, которого учителя допекли своими выговорами и воспитанием до того, что он просто перестал ходить в школу и стал разгружать во дворе хлебный фургон…
Учителя живут настоящим. Обучение и воспитание — эти две нагрузки им не по силам. В Департаменте народного образования Москвы работают люди, совершенно искренне полагающие, что ребенок, который перестал ходить в школу, связался с дворовыми хулиганами, — чужой ребенок.
«Вам нужно обращаться в милицию», — сказали мне.
О, это не традиционное советское «равнодушие»! Это новейшее хладнокровие: сотрудники Департамента народного образования прекрасно знают, что человека можно привлечь к уголовной ответственности именно с
14 лет. Вот почему на этом возрасте прямо-таки зациклился хасбулатовский Закон об образовании, вот почему на нем основано и свеженькое административно-педагогическое спокойствие. ДЕТЕЙ больше нет. Есть ЛЮДИ, которые или хотят учиться, или не хотят. Живи в наше время Пушкин, его бы отчислили из лицея и за плохие отметки, и за плохое поведение. Детей для Департамента народного образования нет настолько, что он своей волей упразднил школу для детей-преступников, которая была открыта на Лосином острове. Одной рукой он детей из школ вышвыривает, не дает учиться, а другой закрывает учебное заведение, которое все-таки реабилитировало подростков и возвращало их на путь истинный. Работники милиции, которые силою обстоятельств вовлечены в детские судьбы, просто не знают, куда неблагополучного подростка девать: раньше его пугали школой на Лосином острове, потом, если «пропаганда» не помогала, туда везли. А теперь несовершеннолетнего правонарушителя насильно увозят в другие области, в другие школы, где за содержание каждого ребенка требуют больших денег.
Детей, конечно, нет, но они растут, и в них видим будущее мы. Других, более объективных, ориентиров не существует. Было глупенькой, легкомысленной, кокетливой девочке 14 лет, учителя поставили ка ней крест, оставила она школу и стала учиться на продавщицу, закончила месячные курсы кассирш. Прошло всего два года — и перед нами взрослая женщина, мать грудного младенца. Считать она умеет с трудом. Читает неважно. Ругаться с покупателями умеет отлично. Жизнь знает превосходно: ее муж-не- муж оставил ее беременную и попал в тюрьму, она теперь, «как взрослая», в определенные дни недели ездит по Казанской ж/д в тюрьму на свидания, возит передачи. Она не успела пройти «Евгения Онегина», «Войну и мир», «Недоросля»… Она темная. Вот она и есть наше светлое будущее.
Как же совместить ее и миллионы ей подобных, кого мы видим на тротуарах, на мостовых, на вокзалах, с прекрасной 21-й статьей Конституции: «Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для ее умаления»? Разве ничто? А Закон об образовании?
Несмотря на то, что печать безмолвствует, учителям в последнее время стало не по себе. Их комфортное состояние, с которого началась эта статья, нарушили письма родителей президенту. 8 июля 1994 года Министерство образования выпустило распоряжение № 1008 «Об утверждении типового положения об общеобразовательном учреждении», в пункте 47 которого разрешило устраивать конкурсы для старшеклассников только в спецшколах с углубленным изучением какого-то предмета. Министерство пошло дальше и подготовило «Проект закона «О внесении изменений и дополнений в «Закон Российской Федерации об образовании». Здесь речь идет о том, что школы не могут отлучать детей от образования и обязаны принимать их в старшие классы, невзирая на отметки. И вот тут-то и началась борьба!
«Проект закона» был утвержден Государственной Думой 11 октября 1996 года (N1179-1 ГД) и направлен на рассмотрение Советом Федерации. Совет Федерации его утвердил, и «Проект» пошел на подпись президенту, однако оттуда он был возвращен в Совет Федерации потому, что при голосовании были допущены нарушения регламента. «Проект» был переголосован с соблюдением всех норм и правил и направлен на подпись президенту вновь. Но тут — выборы, скоро президентские выборы… Когда же в Закон об образовании будут внесены полугуманные изменения? В самом деле, почему конкурсы сохранили в спецшколах? Что в них, ей-Богу, такого, чтобы школьник чувствовал себя там, как на иголках? Если бы отличия в правилах обучения были разрешены в зависимости от формы собственности школы (в частной школе одни порядки, в государственной — другие), то это было бы понятно. А пока что и школы, и лицеи, и гимназии, и спецшколы — в основном государственные и содержатся на наши налоги.