Увы, богоподобные земляне предстают в романе ограниченными, лишенными зачастую элементарной душевной чуткости, самовлюбленными существами, находящимися во власти низменных инстинктов. Подобная психология непременно должна привести главного героя Эли и его друзей на тропу войны. Для начала они решают покарать злобных разрушителей, которые уничтожают и порабощают другие галактические народы. В этом установлении конституционного порядка разрушители выглядят обороняющейся стороной, потому что против человечества они не выступали и даже не знали о его существовании. Ну, ладно, допустим, что они — некое несомненное зло, с которым необходимо бороться во имя галактического интернационализма. Однако люди сначала вступили в войну, загубили с обеих сторон множество жизней, звездолетов и даже планет, а уж потом начали разбираться, кто они такие, эти разрушители, и что ими руководит. Между прочим, выяснилось, что среди них есть славные ребята, оперевшись на которых можно было при более мудрой политике обойтись без истребительных войн. Но что до подобных соображений героям? Они так и рвутся в драку.
«Сейчас я покажу этим светящимся черепахам, что им далеко до людей!» «На атомы! — орал Лунин. — В брызги! Так их!», «Мы не уйдем отсюда, пока хоть один ползает!», «Ты разговариваешь с этой образиной, как с человеком! Я бы плюнул на него, а не улыбался ему, как ты», — это образчики рассуждений мальчика, сына Эли. — «Я хочу показать этому звездному проходимцу, что он встретился с высшей силой, а не с тупым животным!».
Говорить о просчетах Снегова трудно, потому что этот человек прошел сквозь ад ГУЛАГа. Но выпущенная книга отрывается от автора, и поэтому я не могу пройти мимо чуть ли не единственного произведения в отечественной фантастике, которое воспевает агрессивность и расизм. Хотел ли этого автор — не знаю…
Впрочем, те рефлексирующие годы преподнесли читателю многие образчики довольно странной фантастики. В повести Бориса Лапина «Первый шаг» (1973 г.) экипаж из восьми человек несется на звездолете к очень далекой звезде, достичь которой можно лишь через несколько веков. На место назначения прибудут лишь правнуки стартовавших с Земли. Автор достаточно профессионален, чтобы впечатляюще изобразить напряженную психологическую атмосферу, описать страдания несчастных, которые обречены провести весь свой век от рождения до могилы в тесных стенках этой тюрьмы, хотя и вполне уютной. К концу повести выясняется, что эксперимент над несчастными был еще более жесток, чем это представлялось вначале. Оказывается, на самом-то деле никакого полета не было, ракета оставалась на Земле. Правда, обитатели корабля об этом не знали, они верили, что совершают подвиг во имя человечества, только эта мысль и давала им силы жить. А понадобилась злая комедия для проверки — дисциплинированно ли будет вести себя экипаж, выдюжит ли. Дабы для науки ничего не упустить, по всему кораблю, в том числе в каютах, установлены незаметные глазки телекамер!
Да, эксперимент продуман на редкость тщательно. Тем, кто не выдержит испытания, предоставлена возможность покончить жизнь самоубийством в гудящем пламени реактора. В действительности не было ни пламени, ни реактора: человека, пережившего предсмертные муки, подхватывали заботливые руки экспериментаторов…
После знакомства с произведениями Лапина хочется вспомнить еще один рассказ Булычева — «Я вас первым обнаружил». Звездолет «Спартак» пять лет летел к чужой звезде. А на Земле из-за относительности времени прошел век. Еще век пройдет, прежде чем экипаж сумеет добраться домой. И вот на последней из посещенных планет космонавты обнаруживают записку, из которой узнают, что люди уже успели побывать здесь и в тот же год вернуться обратно. Наука открыла принципиально иные способы покорения пространства. Жертвы, принесенные экипажем «Спартака», оказались напрасными. С чувством разочарования экипаж отправляется в обратный путь: ведь на Земле их никто не помнит, не ждет, кому они там будут нужны через двести лет. Булычев никак не описывает переживания, которые охватили команду «Спартака», когда в динамиках они услышали звонкий голос: «С-партак», «Спартак», вы меня слышите? «Спартак», я вас первым обнаружил! «Спартак», начинайте торможение… «Спартак», я — патрульный корабль «Олимпия», я — патрульный корабль «Олимпия». Дежурю в вашем секторе. Мы вас разыскиваем двадцать лет!.. Я вас первым обнаружил. Мне удивительно повезло…»
Автор словно молчит вместе с экипажем, у которого перехватило горло от волнения. Не в том дело, что писатели выбрали себе в герои разных людей, одни бессердечных, другие душевных; нравственные позиции у авторов оказались диаметрально противоположными…
В рассказе Владимира Михайлова «Ручей на Япете» (1972 г.) тоже возвращается из космоса древний корабль, и земляне тоже готовят звездопроходцам торжественную встречу. Самовлюбленный репортер, думая о собственных успехах, ухитрился не понять, что вот эти-то измученные, оборванные люди и есть подлинные герои. Это хлесткий рассказ, противопоставивший истинное душевное богатство душевной никчемности. Против такой авторской позиции ничего не возразишь.
Как и против истории, рассказанной в романе Михайлова «Дверь с той стороны» (1974 г.). Перед нами очередная «робинзонада». Своих «робинзонов» Михайлов поселяет в космическом корабле, придумав новейшие обоснования того, почему «Кит» не может вернутся ни на родную планету, ни даже приблизиться к любому предмету. Незаметно для экипажа где-то в глубоком космосе их корабль переменил знак, и теперь и он, и его пассажиры представляют собой глыбу антивещества, которая при соприкосновении с веществом породила бы аннигиляционный взрыв. Превращение, к счастью, было вовремя замечено, и корабль уходит. На самих космонавтах перемена знака никак не сказывается, они здоровы, у них неограниченный запас энергии и питания. Практически они могут путешествовать по космосу вечно. А стоит ли? Не лучше ли покончить со всем разом, если уж нет возможности увидеть родную планету, повидаться с дорогими людьми? Вот что волнует автора, а вслед за ним и читателя; «научный» фантаст стал бы растолковывать механизм аннигиляции…
Картина фантастики 60-х — 70-х годов была бы односторонней, если не упомянуть о том, что наряду с действительно талантливой, новаторской, высоконравственной фантастикой параллельно существовала и даже блаженствовала совсем иная, так сказать, ее однофамилица.
С моей точки зрения, наименьший вред приносит та разновидность, которую я для краткости обозначу термином «нуль-литература» — она всего лишь отнимает время у читателя.
«Нуль-литература» обходится ограниченным набором сюжетов, из которых особо привлекательными оказываются два: первый — полет земного звездолета на отдаленную планету, где земляне обнаруживают разумных ящеров или черепах, и второй, противоположный по вектору, — на Землю совершает посадку летающее блюдце, экипаж которого состоит из тех же ящеров или черепах. Детали и цвет чешуи могут отличаться.
А теперь возьмем для примера выпуск «Роман-газеты», посвященный фантастике, называвшийся «Шорох прибоя». Сборник открывался повестью Владимира Михановского «Элы». Михановский объединил оба сюжета: у него и земляне обнаруживают на астероиде следы неведомых существ в панцирях, а потом и сами обитатели панцирей прилетают к нам, угодив при посадке в болото. Как известно, Джордано Бруно сожгли на костре за предположение о множественности миров. Нынешним фантастам такая кара не грозит, поэтому они смело пишут тысячи произведений о встречах с инопланетянами, но лишь немногие из этих рандеву привлекают внимание. И лишь в том случае, повторю, если авторы твердо знают, какую философскую или нравственную мысль они вложили в сию встречу. Представители же «нуль-литературы» ограничиваются самим фактом: прилетели, вылезли, встретились… А зачем, спрашивается? «Человечество готовилось к первому контакту с инопланетной цивилизацией». Такой фразой заканчивается повесть «Элы», то есть заканчивается там, где должна была бы начаться.