— Заткнись, наконец, во имя Крамба! — прорычал он.
До Зверя еще не дошло, что его прежде безотказный способ дал сбой.
— Мне не раз доводилось убеждаться, что отвар из редиски в подсоленной воде служит прекрасным средством от кашля, — доверительно сообщил он.
— Довольно! — взревел Кондом. Сверкающее лезвие его топора глубоко вонзилось в дряблую серую плоть Скукородного Зверя. Тот вскрикнул от боли, издав первый за свою жизнь звук, не нагоняющий скуку. Да и неудивительно — столь грубо с ним не обращались с того самого дня, когда он нагнал на скорлупу своего яйца такую скуку, что вынудил его треснуть. Вновь и вновь рубил Кондом занудного монстра, и, наконец, его топор пробил скуковой пузырь. Сжатые в нем анестезирующие газы с шипением вырвались наружу. Зверь испустил последний вой, и через несколько секунд Кондом рухнул рядом с ним.
Когда он очнулся, его мутило, а голова раскалывалась от боли. То было последствие содержавшихся в Звере газов, наложившееся на сокрушительное похмелье. Застонав, варвар поднялся; даже тусклый свет в логове Зверя показался ему слишком ярким. Из-за двери возле трупа монстра слышались удары и чей-то голос, приглушенный толстыми досками.
Кондому страстно хотелось тишины, но тот, кто поднял шум, все не унимался. Мало того, он стал кричать громче, и троянец наконец разобрал слова:
— Кто пришел спасти Элагабалуса?
Собравшись с силами, варвар обрушил на дверь топор, стараясь не обращать внимания на грохот. Едва ему удалось прорубить в прочном дереве дыру, через нее высунулась бледная рука и повернула наружную ручку. Дверь, как убедился троянец, была не заперта. Она распахнулась, выпуская Элагабалуса.
Жених принцессы оказался высоким и стройным юношей, одетым в тонкие шелка, заляпанные грязью после многодневного пребывания в темнице. Его глаза прикрывала повязка, тоже шелковая — ибо юноша был слеп.
— Милосердный рыцарь, — пылко произнес он, протягивая руку в сторону Кондома, — позвольте мне поздравить вас, хотя я с вами и не знаком. Лишь у истинного героя могло хватить стойкости, чтобы не поддаться чарам Скукородного Зверя. Знайте же, господин герой, что вы спасли Элагабалуса, принца Гиподермии[14] и нареченного супруга прекраснейшей принцессы Заморазамарии.
Принц смолк, дожидаясь, пока его спаситель представится. К сожалению, Кондом и понятия о вежливости оказались несовместимыми.
— Пошли! — гаркнул он, с такой силой хватая слепого принца за руку, что тот едва не упал. И, не теряя времени даром, варвар поволок Элагабалуса вниз по ступеньками, к долгожданной свободе.
А в это время в другой части Башни Летучей Мыши набравшийся храбрости Глот прокрался в личные покои Слот-Амока, где и обнаружил зловещего колдуна, храпящего в котле с гороховым супом.
— Проснитесь же, ваше злодейство! — воскликнул он.
— Что слчилсь-та? — пробормотал Слот-Амок, поднимая из магического котла голову. Он тут же чисто вылизал лицо несколькими быстрыми движениями расщепленного на кончике языка. Окончательно проснувшись, чародей заглянул в котел с супом не сомневаясь, что увидит в нем изображение Кондома — столь же неподвижного, каким он сам только что был.
Но вместо этого он увидел варвара и Элагабалуса, торопливо спускающихся по Тринадцати Ступеням крыльца.
— Во дворец! — воскликнул Элагабалус. Пьянящее чувство свободы осветило радостью аристократические черты его лица.
Взбешенный Слот-Амок проклял Кондома столь яростно, что у Глота завернулись кончики ногтей. Выпучив лягушачьи глаза, колдун принялся рыться в своей библиотеке, отыскивая заклинание покруче, дабы отомстить троянцу сполна.
Стражники у ворот дворца с удивлением уставились на ковыляющую в их сторону странную парочку.
— Митрандир! — выругался капитан, гадая, спит он, или нет. На всякий случай он угрожающе опустил копье.
Но чуткое ухо Элагабалуса узнало голос офицера.
— Разве ты не узнаешь меня, Фэкс? — спросил он. — Это же я, Элагабалус, вырванный для блага Замарии из клешней Слот-Амока.