Интересно и важно, что звуковой облик слова (устная речь ведь много древнее письма) самоценен. По эмоциональному тону звучание связано со смыслом. Вслушайтесь, как хищно звучит: «я-с-т-реб», «кор-шун», и как ласково «пеночка», «малиновка»… Как говорится, хорошую вещь плохим словом не назовут. На всех языках, например, выразительны ругательства (чего стоит само слово «грубость»). Если человека ругают, он, даже в точности не понимая значения слов, сориентируется по звуковому ряду, и это вызовет соответствующие переживания. Люди, у которых ругательства являются своеобразной «смазкой» речи, привыкшие материться, загрязняют свою ментальность и психически деградируют (не зря говорят: «грязные слова»).
«Включая» образ, сама речь человека в определенном плане программирует поведение. Банальный пример: поздороваться — значит пожелать кому-то здоровья. «Они даже не здороваются» — формула отказа от общения, выразительнее которой может быть разве что проклятие.
О проклятии есть смысл поговорить несколько подробнее. Несомненно, оно как выражение крайнего осуждения связано с понятием табу, абсолютного запрета, свойственного примитивным культурам. (На самом деле табу в основе носят характер приспособления: скажем, запрет охотнику есть добычу, им самим убитую, направлен на выживание племени, а не отдельного человека). Нарушение табу влечет за собой страшное наказание — проклятие. Сила слова здесь связана с тем, насколько сам человек верит в это. Ему, положим, говорят: ты не должен был этого есть, теперь ты умрешь. И он умирает.
Это касается не только первобытных культур. В новейшее время ставился такой варварский эксперимент: преступникам, приговоренным к смерти, закрывали лица и якобы вскрывали вены (на самом деле по рукам стекала теплая вода). Через какое-то время приговоренные умирали… Если человек верит в смертельность происходящего — для него это смертельно. Верит в целебность — целебно (если ему не рекомендуют выпить яд, конечно). В сознании самого современного, образованного, прагматичного человека, как правило, есть области, отданные иррациональному, мистическому; когда информация попадает в такую область, действия самого разумного человека могут быть непредсказуемыми. Например, выдающийся ученый искренне считает, что политики определенной ориентации плетут заговоры против его народа, и все свои силы отдает борьбе с «заговорщиками». Закодированные алкоголики не пьют, потому что предупреждены, что погибнут в случае нарушения запрета (кода). Такова установка. Хотя сам алкоголь не должен вызывать в организме необратимых явлений, но страх запускает механизм самоуничтожения.
Интересно, что люди, профессионально воздействующие на других, сами оказываются чувствительными к аналогичным приемам. Одна преподавательница факультета психологии как-то возвращалась на электричке из Ярославля, где читала лекции. Она была сильно не в духе, смотрела в окно. Вдруг цыганка: «Дай погадаю!» Она посмотрела мрачно: «Ты что, не видишь, с кем разговариваешь? Дай десять тысяч, а то руки отсохнут!» И отвернулась. Цыганка исчёзла, а через некоторое время вернулась, протягивает червонец: «У меня не было!» По вагонам дособирала…
В быту употребляется множество оценочных слов, которые выглядят вполне невинно, но могут и сыграть роль «кода», настраивая человека на те или иные поступки. Важно абсолютно все: кто говорит, кому, что, когда, как и при каких условиях это происходит.
Чрезвычайно важно, кто к нам обращается. Чем значительнее этот человек для нас, чем больше его авторитет, тем сильнее «отдача». Родитель — почти всемогущий волшебник в глазах ребенка. Известно, что родительская похвала или запрет могут сформировать удачливого человека либо неудачника. Например, мать в сердцах говорит сыну: «Чтоб ты провалился!» Скорее всего он и провалится — не сквозь землю, так на экзамене. Множество подобных примеров «программирования» приводит в своих работах американский психотерапевт Эрик Берн.
Требующий, приказывающий, просящий что-то у нас человек, как правило, символизирует какую-то важную черту, одну из частей нашего собственного «я». Например, нищий на улице — как бы свидетельство нынешнего благополучия. А если не подашь и он обидится… от тюрьмы да от сумы на Руси зарекаться не приходится. Подавая милостыню, человек как бы откупается от такой доли.
Такие виды речевого воздействия, как просьбы, похвалы, лесть, проклятия, приказы, увещевания содержат мощный эмоциональный компонент. И соответственно воспринимаются. Здесь можно говорить о так называемой логике транса, которая не имеет ничего общего с логикой научных понятий. Логика транса основана не на аргументации, а на эмоционально-образных связях. Чем больше человек склонен к образному мышлению, тем он восприимчивее к подобным вещам. Почему так великолепно кодируются дети? У них еще не развиты сложные связи, они не могут мыслить понятиями, доступные им формы обобщения — синкреты, комплексы, где эмоциональные связи на первом плане. Иногда и взрослый человек становится чувствительным, эмоциональным, внушаемым, нуждающимся в «родительской» поддержке. Любой из нас, оказавшись на больничной койке и чувствуя собственную беспомощность, будет смотреть на санитарку как на оракула.
В психоанализе описан феномен трансфера, когда пациент начинает относиться к врачу как к родителю, просто не может жить спокойно без его указаний по каждому поводу.
Из опытов известно, что, когда животное попадает в ситуацию, не предусмотренную вековыми инстинктами, его поведение как бы перемещается на более раннюю стадию развития: пес, например, начинает вести себя как щенок. Эта закономерность действует и в мире людей: когда ломаются традиции, рушатся наработанные поколениями стереотипы, взрослый человек часто испытывает инфантильную потребность в руководителе, гуру. Воздействовать можно двумя способами: либо усиливая аргументацию (когда тебя поймет взрослый, сильный человек), либо усиливая авторитетность источника (этот способ ориентирован на «детское» в нас). «Я знаю истину! Я! Я поведу вас в рай Господень! Я восстановлю справедливость!» — говорит некто (необязательно шарлатан; впадая в транс, он сам в это верит). Люди чувствуют силу личности и идут за ним. А поскольку таких, кто в новых условиях потерял почву под ногами либо не нашел своего места в нашей стране, много, то бешеный успех имеют всевозможные шаманы, провидцы и даже политики, в арсенале которых главное — уверенная интонация.
Пытаясь выяснить, на чем же основана сила воздействия колдунов, астролога, а также лучших психотерапевтов мира, ученые создали метамодель НЛП, нейролингвистического программирования. Это модель организации основных принципов высказывания — она построена таким образом, чтобы слово оказалось максимально эффективным.
Оказывается, лучшие специалисты по воздействию используют всего девять приемов, разумеется, на фоне хорошей общей техники. Девять языковых ловушек, которые могут быть использованы в двух видах: прямая модель и обращенная.
Прямая модель описывает позицию невротика, который успешно использует языковые ловушки, чтобы скрыть суть проблемы от себя самого. Скажем, один из приемов — номинализация: в лингвистике так называют описание процесса существительным. Он как бы протекает объективно и не имеет к говорящему ни малейшего отношения: «Судьба моя такая». Или: «Ошибка». Кто автор — опущено, как бы так всегда и было. Или: «У меня депрессия».
Другой пример — создание связей там, где их на самом деле нет. Обращенная модель описывает приемы суггестора, человека, который хочет внушить свои идеи, мысли, добиться их исполнения. Предложение начинается с того, что в самом деле переживает, думает, чувствует собеседник, а заканчивается тем, что он должен сделать в интересах суггестора. Например: «В то время как в стране растут коррупция и преступность (правда), мы должны выбрать такого-то!» Истинный посыл и ложный вывод. Казалось бы, простая подмена тезиса из учебника формальной логики, а работает безотказно.