— Ты меня слышишь? — спросила она ледяным голосом.
Я кивнул.
— Я делаю то, что должна сделать — и вовсе не из-за того, что увидела. Ты не должен винить себя за мой поступок. Слышишь?
Ничего не понимая, я издал согласный хрип.
— Ты уверен? То, что я намерена сделать, не имеет отношения к тебе и к… этой. — «Эта» прозвучало у нее как «червяк» или «крыса».
— Что?.. — пролепетал я задушенно.
— Но тебя я не прощу. — С этими словами она двинула меня в челюсть. От удара у меня из глаз посыпались искры, голова словно раскололась на две части. Когда я пришел в себя, ее уже не было.
У меня ушла вся ночь на то, чтобы убедиться в худшем: Кири покинула Эджвилл, ускакав в пустыню на лошади Марвина Блэнкса. Я знал, что это навсегда. Я бы тотчас помчался за ней вдогонку, но не хотел уезжать, не предупредив Бреда, а он как сквозь землю провалился. Я решил подождать его еще два часа, а потом отправиться на поиски Кири, появится он или нет. Я сидел на кровати, рядом со мной примостилась Келли. Ожидание превратилось для нас в стеклянную тюрьму, где царила оглушительная тишина. Келли успела облачиться в костюм для верховой езды, и я уже оставил попытки убедить ее остаться. Ее доводы звучали разумно: она виновата в случившемся не меньше, чем я, значит, мы должны исправлять свою ошибку вместе. Вообще-то мне не хотелось скитаться в одиночестве, поэтому я перестал с ней спорить. Была и иная причина, более честная и весомая, которая могла даже претендовать на правду, — та самая ложь во спасение, из которой проклевывается страстная истина, и гласила она следующее: я должен сказать Бреду правду о Келли и о том, что произошло, потому что иначе ни нам с Келли, ни ему несдобровать. Для этого я должен взять Келли с собой. Можете считать меня эгоистом за то, что я умудрился все холодно рассчитать, но я всегда отличался прагматизмом и, горюя по Кири, не слишком надеялся ее найти; я знал, что раз она приняла решение, остановить ее может только смерть; я чувствовал ответственность за Бреда и Келли.
Возможно, я не заслуживал снисхождения судьбы, но в нас сидела не злоба, а одна глупость, и жизнь наша так сурова, что трудно требовать совершенства как от себя, так и от других. Живя на Краю, учишься извлекать из всего максимальную пользу и не терять времени на взаимные упреки; роскошь жалости к себе могут позволить только те, кто располагает возможностью безвредно глупить.
Бред заявился домой примерно через час после рассвета, всклокоченный и сонный. Переводя взгляд с моих синяков на Келли и обратно на меня, он осведомился, куда подевалась мать.
— Поехали ее искать, — предложил я. — Я расскажу тебе все по пути.
Он попятился от меня, бледный и напрягшийся, совсем как Кири.
— Куда она ускакала?
— Послушай, сынок. Позже ты сможешь, если пожелаешь, оставить от меня мокрое место. Сейчас важнее другое: найти твою мать. Я ждал тебя, потому что знал: ты захочешь помочь. Едем!
Келли пряталась за меня, словно взгляд Бреда причинял ей боль.
— Значит, она уехала? — переспросил он.
— Да, — обреченно ответил я.
— Что ты сделал?
— Бредли, — взмолился я, — еще десять секунд — и я тоже уеду.
Он негодующе посмотрел на Келли и на меня, пытаясь догадаться, какую низость мы совершили.
— Кажется, мне уже не нужно объяснений, — сказал он.
Я мог бы написать тома о первых днях поисков; за эти дни не произошло ничего существенного, но окружавшая нас пустота была так безмерна, что сама могла претендовать на значительность, а уныние местности с мерзлой почвой, устланной кое-где мертвой крапивой и лапчаткой и усеянной вздымающимися столовыми горами, была подходящим обрамлением к нашему собственному унынию. Горы маячили на горизонте, как синие призраки, небо было то белесым, то серым от туч. Время от времени я косился на Келли и Бреда, ехавших слева и справа от меня. У обоих развевались на ветру черные волосы, оба мрачно смотрели вперед; нас можно было принять за одну семью, однако эта странная семейка всю дорогу помалкивала. Днем мы скакали по следу Кири, усматривая в том, что она не позаботилась его замести, обнадеживающий признак. Ночи мы коротали под защитой валунов или у подножия небольших холмов, под завывание ветра, прилетавшего из пустоты, довольствуясь костром как единственным источником света. Иногда выпадал снег; на солнце он быстро таял, но на рассвете еще лежал во вмятинах от конских копыт, и мы видели по утрам призрачную цепочку белых полумесяцев, тянувшуюся назад, к дому.