Читал я сегодня хорошо, и отец почти не поправлял мое произношение. После меня мать читала «Чувство и страсть». Эта книга мне кажется скучной, но слушал я внимательно. Ведь неизвестно, в какой момент отец спросит, что значит то или иное слово.
Затем отец читал «Жизни Плутарха». Отдельные страницы в этой книге очень забавные. В конце вечера отец, как всегда, прочитал кусок из Библии, а потом мы все помолились и легли спать.
Едва отец задул лампу, как я задремал, но, услышав тихий голос матери, немедленно проснулся.
— А может, на приисках нам бы жилось лучше, — промолвила она.
— Прииски не для меня, — возразил отец. — Я хочу жить тем, что дает земля, получать урожай из горсти семян… И веры.
— Но если нам все же придется оставить ферму, то?.. — начала мать неуверенно.
— Ферму мы не оставим, — твердо заявил отец.
Мы с отцом доехали в фургоне торговца мистера Танкера до ворот, с которых и начинается наша ферма. Я снял веревку с вертикальной перекладины и распахнул ворота, а отец еще раз поблагодарил мистера Танкера за газеты, которые Он нам привез.
— Извините, что смогли предложить вам лишь такую малость, — сказал под конец отец, глядя на тощенькие мешки и полупустые ящики в фургоне.
Мистер Танкер, натянув вожжи, заметил:
— Теперь-то и вы уяснили, почему эту ферму прозвали «Акрами простаков». Ведь до вас уже две семьи пытались добиться милости от этой земли. Здешние места годятся лишь для шахт и приисков, и больше ни для чего. Тут нет надежного источника воды, вот в чем дело. Вам лучше бы попытать счастья в долине Лас-Ломитас. Там на каждой ферме по два, а то и по три артезианских колодца, да еще и пруд с рыбками в придачу. Не мудрено, что тамошние всякий год снимают добрый урожай. Вот только дорога туда чертовски длинна, и на моем фургоне ее, пожалуй, не осилишь.
Мистер Танкер укатил, а мы с отцом, немного постояв и посмотрев на клубы пыли за фургоном, двинулись обратно. На дощатом мосту мы остановились и поглядели вниз, на Капризный ручей, превратившийся в меленькие мутные пруды, соединенные между собой тонюсеньким мелководным ручейком.
— Как переводится с испанского Лас-Ломитас? — спросил вдруг отец.
Немного покопавшись в памяти, я гордо произнес:
— Невысокие холмы.
Тут мне припомнился вчерашний ночной разговор между родителями, и я присмотрелся к отцу. Он был явно встревожен. Приближалось время появления младенца, и мы все беспокоились о матери. Ведь даже мне было известно, что за четырнадцать лет между моим рождением и рождением Мэри мама произвела на свет и схоронила еще пятерых детей. Я родился и рос здоровым, как лошадь, но те пятеро пришли в этот мир очень слабенькими; некоторые из них прожили около недели, а другие умирали, успев сделать два-три вздоха. И все это происходило на Востоке, где были и доктора, и бабки-повитухи, да и о засухе никто слыхом не слыхивал. Некоторое время я думал, что Ма откажется от попыток завести детей, но неожиданно, вскоре после нашего переезда на «Акры простаков», на свет появилась Мэри. Надеюсь, понятно, почему здесь, в глуши, на мою маленькую сестренку вначале все боялись даже дохнуть. Но она оказалась такой же, как я — с сильными легкими, волчьим аппетитом и без малейшего понятия о разнице между днем и ночью.
Первое время Ма, будто не веря своему счастью, то и дело прерывала какую-нибудь работу, подходила к дочери и касалась ее.
Наступил день, когда, опустив в реку ведро, мы зачерпнули больше песка, чем воды: река в нашем привычном месте сильно обмелела. Тогда я, прихватив ведро, отправился вдоль Капризного ручья в надежде отыскать прудик поглубже. Поиски мои были долгими, и едва я остановился передохнуть в тени валуна, как вдруг…
Шум! Грохот! Ослепительная вспышка! Казалось, по небу пронесся пышущий огнем локомотив, а на долину Скорби обрушился раскат посильнее громового.
Перепугавшись, я согнулся за валуном, и тут же мою голову обдало жаром, а на небе расцвели огненные шары, как во время фейерверка.
Успокоилось все так же неожиданно, как и началось: стало лишь слышно, как где-то невдалеке потрескивает огонь. Я поднял голову и Увидел дым. Воображение нарисовало, как всю долину Скорби охватывает пламя, как оно пожирает все вокруг — и наш дом, и наши посевы, И наш сад, — а на сотни миль окрест остается только черная выжженная земля.
Я выскочил из-за валуна и опрометью бросился к дому, но через десятка три футов остановился перед разгорающимся пламенем. Под рукой, как назло, ничего не оказалось, и я стал хватать землю прямо голыми руками и забрасывать огонь.