— А как же его глаз?
— Купец выбил его, чтобы Отелло не отвлекался, приглядывая за мной.
Отелло мяукнул.
— Я обязан этому коту жизнью, — заключил Павел, — и не могу себе позволить действовать наобум.
Отелло заурчал и потерся головой о руку того, кто четверть века назад был его учеником.
— Как же ты очутился в тюрьме?
Павел откинулся и потер рукой лоб.
— Не могу сказать, что я в тот раз недостаточно подготовился или не позаботился о прикрытии. Напустил всех положенных для маскировки чар, подкупил стражников, расставил по местам сообщников. Все должно было получиться красиво.
— А что вышло?
— Я попался. Меня подловили на небрежности, заплатили городской страже больше, чем платил я, и отволокли в каталажку. Я бы торчал там по сей день, если бы мой клиент не испугался, что я использую свое заточение ему во вред.
— Чего ему было бояться?
— Срама. Его, конечно, не в чем винить: я попался. Но он-то проявил глупость! Представь себе опытнейшего мага, который покупается на старый трюк — летающего верблюда — и соглашается на этом подзаработать! Да еще не поручает другому магу проверить наличие добавочных чар. Он был отменным олухом: с самомнением («Меня никто не обдурит!»), жадным («Зачем делиться, когда все можно взять одному») и высокомерным («Наплевать на мнение этих презренных, решение принимаю я!»).
Ион не сдержал улыбки, увидев насмешливую ухмылку, как две капли воды похожую на улыбку Отелло.
— Очень похоже на Доила Хассана.
— Все они похожи друг на друга. Доил Хассан — не исключение. — Павел просиял: ему в голову пришла удачная мысль. — Ну да, все они одинаковы… Доил Хассан — один из многих… Правильно!
— Что правильно?
— Чего больше всего боится маг-разбойник? — спросил Павел.
— Не знаю… Другого мага? Наверное, того, кто обладает большим могуществом.
— Почти точно, но не совсем. Неписанный закон ясен и прост. Нет ничего постыдного в том, чтобы покориться более могущественной силе или человеку, особенно в случае, если поражение неизбежно. Разумеется, тебе полагается дождаться, чтобы победивший потерял бдительность, и попытаться восторжествовать, но это в данном случае неважно. Итак, маг больше всего боится осрамиться.
— Осрамиться?
— Конечно! Они добиваются власти, заставив себя уважать, а какое же уважение к посрамленному? Ведь никто не боится того, кто становится посмешищем.
— Что же из этого следует?
— То и следует, что нам надо всего лишь найти способ опозорить Хассана, да так, чтобы он счел необходимым заключить с нами сделку: скажем, он снова превращает Отелло в человека, а мы храним молчание и не оглашаем постыдных для него сведений.
— Как этого добиться?
— Работать заодно, но порознь. Если мы не наделаем ошибок, никто не заподозрит нас в сообщничестве.
— В чем?
— Я пока еще не обдумал всех подробностей, но за этим дело не станет. Нам потребуется много помощников: мошенников, чародеев. К счастью, на этих улицах кишмя кишат друзья Отелло. Многие обязаны ему началом карьеры: это он сделал из них удачливых жуликов.
— И они согласятся нам помочь? — недоверчиво спросил Ион.
— Обязательно! Долг платежом красен. Мы, мошенники, никогда не забываем добра. Даже те, кто ничем не обязан Отелло или мне, присоединятся к нам, как только прослышат о происходящем. Любой мошенник опасается, что рано или поздно нарвется на мага-разбойника.
Отелло мяукнул.
— Разумеется, мы привлечем Малыша Абдула и Человека-Щита.
— Думаешь, получится? — спросил Ион, унимая радостное возбуждение.
— Будем надеяться. Но даже если у нас ничего не выйдет, то иного выхода все равно нет. Одно могу тебе гарантировать: мы провернем затею, равных которой этот город еще не видывал.
Отелло мяукнул еще раз.
— Решено! — произнесли мошенники в один голос. Все трое скрепили замысел рукопожатием, хотя кот участвовал в этом символически, так как берег лапы, скрюченные артритом.
Впервые после постигшего его перерождения Отелло позволил себе гримасу, похожую на улыбку.
Увидев Павла в деле, Ион был поражен. Легендарный мошенник словно превратился в трясущегося дервиша — настолько проворно он сновал по городским задворкам, уподобившись лисице, преследуемой лютой сворой. Он не походил больше на опустившегося выпивоху, каким представал всего несколько дней назад. Теперь это был человек, вдохновленный целью и знающий, что время для ее осуществления на исходе.