Он не залеживался в своем логове — там он был слишком уязвим при внезапной атаке. Он усвоил, что наилучшая защита — находиться все время в движении, а потому беспрерывно бродил туда-сюда, то забираясь в глубь витков Дедалова лабиринта, то устремляясь наружу.
Ах, как он жалел об утрате прежнего лабиринта, который некогда построили для него под дворцом в Кноссосе; там ему ежегодно присылали, как лакомство, хорошеньких малюток-танцовщиц. Тогда он презрительно фыркал: праздничный ужин раз в году — зачем это надо? Теперь он отдал бы все, что угодно, лишь бы вернуть уют каменных стен, который казался прежде раздражающе однообразным, лишь бы очутиться вновь в тех проходах; там были тысячи поворотов и ловушек, однако он изучил их лучше, чем содержимое собственного черепа. И находил надоедливыми — ну и наивным же чудовищем он был в те времена!
Теперь все изменилось. Прежний лабиринт исчез, вернее, разросся и стал повсеместным, былой мир распадался, и только Дедал как-то сдерживал этот распад силой воли и магическими упражнениями. Вне сомнения, Дедалу стоило бы поаплодировать, но куда эти самые упражнения завели Минотавра? В дикую глушь — он спит в лесу, охраняемый стайками малых птах, которые кормятся паразитами из его волосатых ушей и платят ему тем, что по очереди бодрствуют и предупреждают о возможной опасности: «Глянь, вон там шевельнулся листок, а там качнулась ветка, какая-то тень мелькнула по небу и пересекла луну…»
В большинстве своем тревоги оказывались ложными. Несколько раз Минотавр обращался к птицам: пожалуйста, в порядке личного одолжения, вносите, в свои предупреждения хоть оттенок оценки, чтоб я мог поспать, не вскакивая по двадцать раз за ночь в ответ на ваши опрометчивые сообщения о подозрительных тенях, которые, как выясняется, принадлежат совам, и непонятные шорохи, которые оказываются мышиной возней. В ответ малые птахи щебетали, возмущенно взмахивая крылышками: «Мало тебе того, что мы несем вахту ночи напролет, высматривая и вынюхивая, нет ли вокруг угрозы? Мы твоя система раннего предупреждения, о, Минотавр, может, и неразборчивая, зато бдительная, — а тебе этого мало, ты хочешь от нас, бедных безмозглых пернатых, еще и попыток логического анализа, чтобы мы не только замечали, но интерпретировали наши наблюдения и решали, что может тебя встревожить, а что не должно. Ты неразумен, о, Минотавр, и недобр. Не хочешь ли ты, чтобы мы покинули тебя, улетели навестить своих родственниц-жужжалок и предоставили тебе, раз уж ты такой умный, самому решать, что означает каждый звучок во мраке ночи?..»
И Минотавр приносил извинения — самая скверная система предупреждения все-таки лучше, чем вообще никакой: простите, я требую от вас слишком многого, у Минотавра хватает забот и без того, чтобы приобретать новых врагов, теряя старых друзей. «Не сердитесь, останьтесь со мной…» Хоть он и без того догадывался, что никуда малые птахи не улетят. — этих жужжалок, про которых они толкуют, кто-нибудь видел? Однако формальностей было не избежать, и он приносил извинения, просил птиц остаться, продолжать дежурство, как раньше, и в конце концов они соглашались, сперва ворчливо, а потом, сменяя гнев на милость, кружили вокруг него смутным облаком.
Раз уж не судьба вернуться в прежний каменный лабиринт, Минотавр чувствовал себя лучше всего в лесу, в чащобе, где деревья стоят плечом к плечу, а между ними стелятся густые кусты с колючей и трескучей листвой, почти подобные лабиринту, — чудовище одолеет их без труда, а человек, даже такой гёрой, как Тесей, попотеет и наделает шуму.
А кроме того, в лесу полно доброй еды. Чувства Минотавра действовали в соответствии с человеческими эквивалентами. Где человек увидел бы желуди, гнилые чурки, трупики крыс, Там Минотавр усматривал оливки, пиццу, рагу из зайца. Хорошая штука — лес, весь в зелено-серых пятнах, в доисторических камуфляжных цветах.
Минотавр с восторгом прожил бы в лесу до конца своих дней. Но, увы, тому не бывать: когда вы в лесных дебрях, они кажутся бескрайними, однако не успеешь глазом моргнуть, как выйдешь на открытое место, увидишь человечьи поселения и струйки дыма от кухонных костров, услышишь вопли играющих детей и поймешь, что вновь настигнут цивилизацией. А едва примешь решение отступить назад, в милую сердцу чащобу, издалека донесется звук охотничьего рога, собачий лай и визг, и не останется иного выхода кроме того, чтобы двигаться дальше, все время двигаться дальше.