Он сыпал именами, а сам незаметно для Ланы настойчиво подталкивал Штерна к дверям его комнаты, и растерявшийся от неожиданного визита Штерн покорно впустил гостя к себе в комнату.
— Скромно живете, — заметил Никольский, цепко оглядывая жилище. — Но уютно. И Ланочка у вас соседка замечательная, а уж Николай Гаврилович — сущий военный теоретик!
«Гляди ты! — хмыкнул про себя Штерн. — Он уже со всеми перезнакомился. Хитер хорек!»
Никольский меж тем уже бесцеремонно распоряжался в комнате. Достал из неведомо откуда взявшегося портфеля и поставил на стол бутылку коньяка, уложил в тетушкину хрустальную вазу румяные глянцевые яблоки и несколько мандаринов, умело вскрыл коробку московских шоколадных конфет.
Никольский ловко открыл коньяк, разлил его по рюмкам и посмотрел на хозяина комнаты.
— Ну, за знакомство? — предложил он.
Они выпили. Коньяк был терпким и отдавал шоколадом. Такой коньяк Аркадий Наумович в своей жизни пил только раз, после того, как полет Минтеева и Усыскина во время внезапно начавшегося урагана, о котором не предупредили, да и не могли предупредить метеорологи, закончился невероятной удачей. Профессор Тихомиров тогда привез прямо в ангар бутылку еще дореволюционного коньяка «Шустовский», которым они и отметили второй день рождения благополучно приземлившихся товарищей.
— А любопытство-то гложет? — подмигнул Штерну гость. — По глазам вижу, что снедает вас любопытство. Зачем ты ко мне, товарищ Никольский, пожаловал, что тебе надо от уставшего человека?
Штерн промолчал.
Никольского молчание хозяина не смутило. Он снова разлил по рюмкам коньяк и поднял свою:
— За взаимопонимание!
Выпили за взаимопонимание.
— Как вы меня нашли? — спросил Аркадий Наумович.
— Вы знаете, элементарно, — Никольский ловко очистил мандарин и бросил дольку в рот. — Мне попалась фотография, на обороте которой были ваши данные. Я и послал запросы в адресные бюро Москвы и Ленинграда. Минтеева я уже живым не застал, а с вами мне повезло.
— Так что же вы от меня хотите? — спросил Штерн.
— Взаимопонимания, — повторил Никольский. — Как я понимаю, ваша научная школа разгромлена, почти все отбыли сроки в тюрьме и в настоящее время от исследований отлучены. А наука не должна стоять на месте. Вашей группой в свое время были собраны ценнейшие научные данные, которые волей обстоятельств оказались под спудом и долгое время не были востребованы. Пришло время вернуться к ним. Наука нуждается в вашей помощи, Аркадий Наумович.
— Все, что мы обнаружили, имеется в отчетах, — пожал плечами Штерн. — Боюсь, не смогу быть вам полезным.
— С отчетами получается какая-то неразбериха, — доброжелательно улыбнулся Никольский. — Еще в тридцатых на них был наложен гриф секретности, а перед войной все отчеты были затребованы наркоматом государственной безопасности. Причем запрос подписал лично Лаврентий Павлович. Вы не находите, что подобные меры предосторожности излишни для обычных документов о состоянии атмосферы, атмосферном давлении и атмосферных явлениях?
— И какой же вы сделали вывод? — усмехнулся Штерн.
— Я пришел к выводу, что вашей группой было сделано серьезное научное открытие, которое имело оборонное значение. Тогда наложенные запреты могли быть оправданны. Война была на носу. Но сейчас другие времена, и ваше открытие должно стать достоянием научной общественности.
— Вот оно что! — Штерн покачал головой. — Лавры вам спать не дают! Мы, дорогой товарищ, за наши научные изыскания получили на полную катушку. А вам подавай результаты! Чем вы за них готовы заплатить?
— Вы имеете в виду деньги? — с легким презрением спросил Никольский.
Штерн покачал головой.
— Что мне деньги? Вы даже не догадываетесь, чем вам это знание грозит. А если оно грозит вам отлучением от науки? Если единственной расплатой станет многолетнее заключение или даже смерть? Вы готовы надеть терновый венок мученика? Или рассчитывали, что получите данные нашей группы и с барабанным победным боем двинетесь по ступенькам научной карьеры?
Никольский натужно улыбнулся.
— Вы утрируете, Аркадий Наумович, — сказал он. — Времена Ежова и Берии прошли. Вот уже генетические исследования разрешили, кибернетика постепенно перестает быть лженаукой… Прогресс неумолим. Почему вы считаете, что обнародование ваших открытий несет в себе опасность?