Какие грехи привели его на наш корабль, мы так и не узнали.
— На моей родине рассказывают легенды об Оскорейене, — неожиданно заговорил Троллединжан. — О Дикой Охоте. Души проклятых скачут на адских жеребцах по черным облакам и горным вершинам, охотясь на живых.
Росток отдал ему свою удочку, и Трол принялся насаживать на крючок наживку.
— К чему ты клонишь? — спросил я, удивляясь не тому, что он сказал, а тому, что он вообще говорит.
— Мы — Оскорейен морей.
Он поплевал на наживку и закинул удочку. Мы ждали. Наконец он продолжил:
— О Диких Охотниках говорят, что они ненавидят всех, но больше всего — друг друга.
Мы подождали еще немного, но больше он ничего не сказал. Впрочем, хватило и этого. Он попал в самую точку. Чего-чего, а ненависти на борту «Дракона-мстителя» хватало на всех! Ненависть объединяла нас, ненависть вела нас в вечное плавание. И друг друга мы ненавидели сильнее, чем врагов. А врагами для нас были все, кто передвигается на двух ногах.
Только теперь эта ненависть стихла. У кого раньше, у кого позже. И многие это почувствовали. Даже Росток.
Мы менялись, и я не узнавал самого себя. Если вообще когда-либо знал.
Толстяк Поппо неуклюже вскарабкался к нам. Так, еще один стал относится ко мне иначе.
— Добро пожаловать в наш маленький ад, — приветствовал я его.
— Что заставило тебя волочь свою задницу аж с главной палубы?
Он редко перемещался без крайней необходимости, потому что был страшно ленив. Толстяк кряхтя наклонился ко мне и прошептал:
— На той стороне бухты. Под большим засохшим деревом, которое ребята назвали «деревом висельников».
Я пригляделся.
Их было четверо, все в мундирах. Солдаты.
Наш отдых закончился.
— Мика, быстро вниз к Старику! Скажи, что у нас появились зрители.
Колгрейв заперся в каюте и не вылезал из нее с тех самых пор, как мы бросили якорь. Он изучал колдовские книги и предметы. И ему не понравится, если его потревожат.
Может, я ошибаюсь, и нас не узнали? В конце концов, не все мы были такими красавчиками, как Колгрейв. Люди как люди, судно как судно — мирный купец, зашедший в укромную бухту для ремонта корабля… Но это была слабая надежда. Протянув руку, я взял лук и осторожно натянул тетиву под прикрытием фальшборта.
Колгрейв вышел из каюты, разодетый, словно для визита ко двору, и поднялся на полуют. За ним семенил Мика. Капитан обратил взгляд своего единственного мрачного глаза на берег.
— Мертвый капитан!
Истошный крик разнесся над водой. Затрещали кусты. Я вскочил и натянул тетиву до уха.
— Силы небесные, да это же Стрелок!
Оказывается, и меня хорошо помнят. Ну, далеко они эту весть не разнесут.
— Лучник! Пусть уходят!
Я опустил лук. Колгрейв прав. Нет смысла тратить стрелы. Все равно не успею подстрелить всех — мешают деревья.
Но небольшой урок им не повредит.
Один из солдат обернулся, выглядывая через просвет в листве. У него был овальный щит с изображением грифона. Коротко зазвенела тетива, и в глазу грифона задрожала стрела.
Что ж, мастерства за эти годы у меня не убавилось.
Челюсть солдата отвисла. Я издевательски поклонился.
— Зря ты так, — заметил Святоша.
— Да ладно тебе!
Черные птицы хрипло завопили над моей головой. Я ответил им пренебрежительным взглядом.
Стрельба из лука — единственное, что я умею делать хорошо. Лишь это мастерство я мог противопоставить своенравию Вселенной. Мой выстрел стал доказательством того, что Лучник существует, что с ним все в порядке и стрелы его до сих пор смертоносны. Надписью на стене времени: Я СТРЕЛЯЮ — ЗНАЧИТ, СУЩЕСТВУЮ!
Колгрейв поманил меня пальцем.
Я напялил сапоги. Сейчас он меня размажет по стенке за нарушение приказа…
Но про выстрел он даже не упомянул. Вместо разноса он собрал меня, Тока, Худого Тора и сказал:
— Стало быть так! Через два дня о нашем возвращении будет знать весь остров. Через три дня узнают в Портсмуте, через четыре — в Итаскии. Наше возвращение напугает их настолько, что они бросят на нас все свои силы, выведут в море все корабли. И на сей раз они не доверят дело адмиралам. Они уничтожат нас окончательно и бесповоротно — огнем. И заплатят любую цену, которая для этого потребуется.
Он уставился на западное море, его единственный глаз разглядывал то, что никто из нас увидеть не мог. Потом капитан добавил:
— Или любую цену, которую потребуем мы.
Тор хихикнул. Сражения были его единственной страстью. Исход битвы, победа или поражение его не волновали. Его утехой была сама возможность поработать вволю мечом, напоить острую сталь горячей кровью. Он не изменился, старина Тор, а может, в нем и не осталось ничего, что могло меняться. Наверное, прав был Росток, назвав его мертвяком. Впрочем, а мы тогда кто?
— Вот и закончился отдых, — сказал, вздохнув, Ток. — Настало время, когда мы покинем этот мир, оставив после себя на память горы мертвецов и моря, усеянные горящими кораблями.
Я тоже вздохнул:
— Делать нечего, Ток. Ветры судьбы загнали нас в узкий пролив. И нам ничего не остается, кроме как плыть по течению.
Колгрейв вперил в меня огненный взгляд.
— Странно слышать такое от тебя, Лучник.
— Да я и сам чувствую себя странно, капитан.
— Проклятие богов все еще висит над нами, — сказал Колгрейв. — И я знаю, что призвавший нас чародей жив.
Он взглянул на черных птиц. Мерзкие твари тянули к нам шеи.
— Сегодня мы устроим пир. Возможно, последний, — продолжал капитан. — А завтра я скажу, куда мы направимся. Тор, пока все не перепились, проверь оружие. Ток, передай Ячменю, пусть поработает своими ключами. Выкатывайте ром, мы уходим на рассвете!
Он скользнул взглядом по нашим лицам, и, удивительное дело, мне показалось, что я различаю в нем боль и заботу. А потом капитан вернулся в свою каюту.
Мы переглянулись, ошеломленные.
В Колгрейве проснулась человечность? Ну, это уже слишком…
Я вернулся на прежнее место и плюхнулся на парусину между Ростком и Микой. Потом сел и стал смотреть на облака и на зеленые холмы. Где-то там сейчас бегут четыре насмерть перепуганных солдата, чтобы спустить с поводков гончих судьбы.
— Проклятие! — не выдержал я. — Проклятие. И еще стократ проклятие!
Росток испуганно спросил:
— Что сказал капитан?
Я пронзил холмы яростным взглядом, словно намеревался сразить фрейландцев на месте, и ответил:
— Уходим с утренним отливом. Он еще не решил, куда и зачем.
Троллединжан выудил песчаную акулу. Мы опять сняли ее с крючка и бросили обратно в море.
— Вот так штука! — воскликнул Святоша. — Уж не одна ли и та же рыба нам попадается?
— Как думаешь, что решит Старик? — не отставал от меня парень.
— Пролить кровь. Он все еще Колгрейв. Все еще мертвый капитан. И знает только один путь. Вопрос лишь в том, на кого мы нападем.
— А-а…
— Ну-ка дай мне леску!
Я нацепил на крючок наживку и закинул удочку в море. Веселые крики доносились до нас с палубы, там Ячмень раздавал ром. Мне отчаянно хотелось выпить. Но я видел ту же муку на лице Святоши. А он смотрел на меня. Потом сказал:
— Выпить, что ли… Да только тащиться вниз неохота. Обойдусь…
Ну, стало быть, и я обойдусь… Тут леска дернулась, и я вытащил рыбу. Что за черт, опять акула, причем та же самая, с разодранной крючком пастью.
Вот ведь безмозглая тварь!
«Дракон-мститель» мягко покачивался на пологих волнах. Внизу гуляла команда. В окружающих бухту деревьях шептал ветерок. Мы продолжали ловить песчаную акулу и швырять ее обратно; мы почти не разговаривали, пока солнце не закатилось за горизонт.